Первая министерская
Шрифт:
— Значит, пьяные, — крикнул на ходу Ливанов. — Айда отсюда, ребята!
Но передняя, куда выходили и двери библиотеки, и двери пустого подвала, была заполнена народом. Посетители библиотеки во главе с самим Алфеевым теснились к выходу. У лестницы образовалась пробка. Старик Алфеев взбежал по ступенькам, высунул седую кудлатую голову на улицу и сейчас же подался назад.
Гимназисты шмыгнули в читальню и прильнули к стеклам вросших в землю окон. Мимо проносились чьи-то стоптанные ботинки, металась бахрома штанов, мелькали
— Ни черта отсюда не увидишь, — капризно протянул Андрей. — Пошли на улицу.
— Ну, куда, ну, куда! Куда вас несет? — заорал на гимназистов старик Алфеев.
Лицо его, и без того длинное, худое, еще больше вытянулось, и пергаментная шишка у носа проступила с необыкновенной четкостью.
— А что там? Скажите, Иннокентий Порфирьевич.
— На улице такое творится, что носа не показать, а ваше дело маленькое. Как-нибудь и без вас обойдется…
— А в чем дело? Почему же нельзя сказать? — обиделся Ливанов.
«Дз-з-зинь…» — раздался новый удар в окно. Пущенная крепкой и меткой рукой бутылка влетела теперь уже в библиотеку и веером швырнула по столу с книгами звонкую россыпь разбитого стекла.
«Пах, пах, пах…» — раздались сейчас же четкие звуки выстрелов.
Алфеев, ни на кого не глядя, прошептал:
— Ну вот, так и есть. До стрельбы дошло дело. — Глаза и голос его были беспомощны, как и вялые руки-плети.
— Иннокентий Порфирьевич! Это что же такое? — вбежал в комнату уже немолодой судейский чиновник. — Господи, боже мой! Да что же это будет? Неужели стреляют?!
Пенсне Иннокентия Порфирьевича медленно, словно на минуту оно осталось без хозяина, съезжало с переносицы. Но Алфеев поправил пенсне, провел прямыми пальцами по длинному шнурку и неожиданно резко ответил:
— Не видите, что ли? В бабки играют!
Еще одна бутылка угодила в оконную раму и сама разлетелась на куски.
«Пах, пах, пах…» — рвалось, трещало на улице.
— Мальчики — от окон! — заволновался вдруг Алфеев. — Станьте за шкафы. Неровен час, вместо бутылки пуля сюда пожалует. Дождались!..
«А если пуля попадет сюда, пробьет она книги или нет? — думал про себя Андрей. — А что, если попадет в глаз или в ухо? Брр!» И он прятал голову за толстые тома Салиаса и Мордовцева.
— Что это там? — потянул его за рукав Котельников.
— Ничего не понимаю.
Вдруг из передней толпа посетителей хлынула в помещение библиотеки. С шумом захлопнулась дверь в переднюю. Кусок штукатурки серой пылью лег на полу.
— Господи, куда вы, куда? Нельзя сюда! — суетился, бегал и нервничал Алфеев.
Но его не слушали. Скакали через высокий барьер, прятались под защиту тяжелых книжных скоплений. Кто-то на четвереньках отправился под круглый стол читальни.
«Пах, пах…» —
«Д-з-зинь…» — отвечали стекла библиотеки.
«Дз-з-з-зинь…» — словно эхо, откликались стекла каких-то соседних домов.
Страх толпы передавался гимназистам.
— А что, если сюда придут, если начнут громить, как на Крымской улице?
— Слушай, но кто же это там? — тянул за рукав Котельников. — Кто это стреляет? Пойдем посмотрим!
— Куда же мы пойдем, Вася?
— В сад… Увидим через забор.
— А садовник?
— Да он сам, наверное, на заборе сидит. Мы ведь не за яблоками…
Садовник действительно смотрел через забор, забравшись на карниз дома. Он бросил короткий взгляд в сторону гимназистов и опять стал наблюдать за улицей. События были значительны. Право на любопытство становилось выше священных прав собственности.
С забора открывался вид на перекресток двух городских улиц.
Прячась в зеленых палисадниках, за стволами серебристых тополей и фонарных столбов, расположились солдаты в кавалерийских штанах и синих бескозырках. Посредине улицы был выстроен спешенный взвод. Коноводы отвели лошадей подальше, к днепровским спускам.
На перекрестке бушевала толпа. Голоса перебивали один другой. Гармонь в пьяных руках терзала воздух, спорила с криком голосов. Десятка два городовых в мотнистых штанах и коротких, до середины икр, сапогах, старались оттеснить толпу в соседние улицы. Толпа не унималась. Пивные бутылки высоко взлетали и с хрустом распадались на камнях мостовой. Тонкостенные сотки белой молнией мчались в солнечном воздухе к стенам соседних домов и обдавали стеклянной пылью кирпичи тротуаров.
Подвыпившая толпа не обращала внимания ни на городовых, ни на солдат, ни даже на стрельбу холостыми. Она теснила цепь полицейских, словно поставила себе целью пробиться к драгунам.
— В воздух палят, — сказал Андрей.
— Почем ты знаешь?
— Во-первых, никто не падает, а во-вторых, если драгуны будут стрелять, то прежде всего перебьют городовых.
— Значит, неинтересно! — заявил вдруг Ленька.
— Сволочь ты! Байстрюк! — обозлился внезапно садовник. — Тебе что ж, охота, чтоб людей калечили?! Пошел вон отсюда! Брысь!
Ленька поглядел искоса, но даже не подвинулся.
— Дяденька, — ласково начал Ливанов, чтобы восстановить мир. — А кто это такие?
— И где?
— А вот те… Что бутылками бросаются.
— Известно кто — запасные. Не охота-то в Маньчжурию идти под японскую шимозу — вот и бунтуют.
— А по ним стрелять будут?
— Может, и будут… Только если начнут стрелять боевыми, так вы, ребята, уносите Ноги.
От Днепра, из-за поворота, показалась нарядная исправничья коляска. За нею на извозчике прикатили два надзирателя.
— Смотри, Петька! — крикнул Андрей.
Петька Стеценко весело махал кнутом, усевшись верхом на облучке.