Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»

Дубровин Николай Федорович

– Сожжем, сдавайся! – кричали они французам.

Те, не понимая слов, но видя угрожающую опасность от огня, растворяли двери, бросали ружья и сдавались военнопленными.

В иных домиках солдаты выламывали двери, бросались внутрь хаты и сталкивались грудью с неприятелем.

– Проси пардон, – кричали ворвавшиеся, – крепость взята!

В ответ на это гремели выстрелы, сыпались удары штыком, прикладом или камнем.

– Э, так выдраться, да еще в чужой хате, – кричали наши. – Души их!

И передушили всех до единого.

Домик за домиком переходили во власть нашу. Французы,

очищая их, отступали. На место боя явилось шесть рот Якутского полка, приведенных генерал-лейтенантом Павловым. Две роты с майором Новашиным ударили с фронта, а четыре, под начальством полковника Алейникова, с левого фланга, и неприятель был окончательно опрокинут. Якутцы гнали его до батареи Жерве. Эта батарея, на которой одно орудие уже было обращено против нас, была вновь занята нами.

Видя себя окруженными с трех сторон, французы пытались было взорвать пороховой погреб. Двое из них, выхватив у убитого матроса зажженный пальник, бросились к дверям погреба, но были остановлены и заколоты рядовым Якутского полка Дорофеем Музиченко.

– Э, братцы, шалишь, – кричал Музиченко, – сюда не суйся, пошел-ко, догоняй своих, – приговаривал он, работая штыком.

Французы быстро отступали; кто перелезал через вал, кто бросился в амбразуры, но здесь их ожидали штыки наших солдат. Впереди всех стоял рядовой Севского полка Ищук. Штыком он хватил одного – штык сломался, прикладом уходил другого – приклад пополам. Бросив обломки ружья, он схватил огромный пыжевник и крошил им направо и налево.

– Погодите, куда же вы… гости, гости, – кричал Ищук, – что ж, аль в двери не попали, что в окна (амбразуры) уходите…

Солдаты, в восторге от победы, хохотали над остротами Ищука, кололи защищавшихся, гнали бегущих. Увлеченные успехом, они сами выскакивали в амбразуры и преследовали неприятеля за бруствером. Генерал Хрулев напрасно приказывал трубить отступление.

– Отберем Камчатку! – кричали одни, не слушая сигнала.

– Бить саранчу проклятую насмерть, нечего отступать! – кричали другие, упоенные успехом.

Подполковник Новашин и другие начальники должны были сами бежать за укрепления и с трудом остановили преследовавших.

Преследование могло быть гибельным для нас. Французы готовили новые и значительные силы для штурма. Они могли по пятам горсти преследователей ворваться на батарею. Все это вынуждало наших начальников приказывать отступать как можно скорее. И действительно, едва только солдаты стали подходить ко рву, как из укреплений закричали: «Идут, опять идут!»

В это время офицеры Якутского полка, видя, что на батарее Жерве во время штурма прислуга при орудиях почти вся перебита, поставили к орудиям своих солдат.

– Сюда, ребята, – кричали они, – кто бывал в артиллерии!

Солдаты подбежали к орудиям, и заревели выстрелы навстречу наступавшим. Три раза бросались французы на штурм батареи Жерве, но каждый раз были отбрасываемы картечным и ружейным огнем. Понеся значительные потери, они не доходили и половинного расстояния до батареи, возвращались назад, снова двигались вперед и, наконец, скрылись в своих траншеях…

«Множество французов и англичан, живых и здоровых, повалилось между мертвыми и ранеными, чтобы спастись

от нашего огня; многие залегли в разных яминах и траве, чтобы дождаться прекращения картечных выстрелов и батального огня и потом продолжать свое бегство. Преинтересно было смотреть, как из какой-нибудь ямы вдруг выскочит человек десять французов с ружьями наперевес, а иные, бросив всякое оружие, почти прилягут к земле и пустятся что ни есть духу бежать к своим траншеям, а наши так и грянут им со всех сторон вдогонку».

Предпринимая штурм, союзники были так уверены в успехе, что саперам было указано на те работы, которые должны быть произведены по овладении казармами и госпиталем; кроме различных инструментов, саперам приказано было иметь мешки с порохом для взрывания тех частей строений, где наши войска будут держаться с наибольшим упорством. Уверенность, что укрепления и город будут взяты, была всеобщей между солдатами союзных войск. Англичане запаслись различными закусками, чтобы позавтракать в Севастополе; раненый и взятый в плен французский офицер говорил, что напрасно заботятся о его перевязке, когда Севастополь через полчаса будет в руках его товарищей, и что тогда соотечественники перевяжут его.

Один французский капрал, ворвавшийся в числе прочих на батарею Жерве, бросив ружье, пошел дальше на Корабельную и, дойдя до церкви Белостокского полка, преспокойно сел на паперть. В пылу горячего боя его никто не заметил, но потом один из офицеров спросил, что он здесь делает.

– Жду своих, – отвечал он спокойно. – Через четверть часа наши возьмут Севастополь.

Ожидания его оказались напрасными, и союзники не достигли того, что считали несомненным.

Было только 7 часов утра, когда штурм был отбит на всех пунктах, и славный день 6 июня 1855 года, покрывший лавровым венком бойцов севастопольских, принадлежал истории геройских подвигов, совершенных верными сынами России…

«Геройство и самоотвержение, – доносил главнокомандующий государю императору, – с коими все чины севастопольского гарнизона, от генерала до солдата, стремились исполнить свой долг, превосходят всякую похвалу. Пехота, моряки и артиллерийская прислуга при орудиях соревновались друг перед другом, и все, руководимые одним общим желанием отразить врага от Севастополя, с величайшим хладнокровием и мужеством исполняли обязанности свои и презирали смерть. Полевая артиллерия, размещенная на оборонительной линии, оказала значительную услугу обороне».

Бомбардирование 5 июня и штурм 6-го стоили значительных потерь как нам, так и союзникам. В течение этих двух дней было выпущено с оборонительной линии 19 000 снарядов, тогда как неприятель израсходовал около 62 000 снарядов. Потеря гарнизона в оба дня состояла из 5446 человек. В 5-й (ныне 7-я) мушкетерской роте Севского полка, покрывшей себя бессмертной славой в этом жарком бою, осталось налицо после приступа только 33 человека. Командир роты, штабс-капитан Островский пал в начале дела, начальство над ротой принял подпоручик Келлер. Союзники также недосчитывались в своих рядах 6700 человек и нескольких генералов. Наибольшую потерю они понесли во время штурма. Все пространство впереди оборонительной линии было усеяно телами убитых.