Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Шрифт:
В огромных воротах приоткрылась маленькая дверка.
— Я бы хотела повидаться… — начала я и вдруг запнулась, не зная, как здесь теперь называют мою мать — ведь она больше не королева, да к тому же подозревается в предательстве. Честно говоря, я не была уверена даже в том, здесь ли она, а если здесь, то живет ли под своим настоящим именем.
— Вы хотите видеть ее милость вдовствующую королеву? — резким тоном спросила привратница, словно и не было никакого сражения при Босуорте, словно древо Плантагенетов по-прежнему цветет пышным цветом в садах Англии. Она распахнула передо мной дверь и впустила меня, жестом указав моему груму, чтобы тот ждал
— Откуда вы узнали, что я именно ее имела в виду? — спросила я.
Привратница улыбнулась.
— Вы не первая, кто к ней приходит, и, думается, далеко не последняя, — сказала она и повела меня по тщательно выкошенной траве к кельям в правом крыле здания. — Наша королева — великая женщина; люди всегда будут ей верны. Она сейчас в часовне, — монахиня кивнула в сторону церкви, перед которой виднелось кладбище, — но вы можете подождать в ее келье; она скоро вернется.
Она проводила меня в чистую комнату с выбеленными стенами и книжными полками, на которых стояли любимые книги матери — и тщательно переплетенные старинные манускрипты, и те, что исполнены были в новой [43] печати. На стене висело распятие из слоновой кости и золота; рядом с креслом, стоявшим возле камина, лежала в шкатулке маленькая ночная рубашечка, которую мать явно шила для своего внука Артура. Все выглядело несколько иначе, чем я себе представляла, и я на мгновение даже заколебалась, остановившись на пороге и чувствуя, что от испытанного облегчения у меня подкашиваются ноги. Моя мать, безусловно, находилась не в темнице, не в холодной башне, не в мрачной келье бедного монастыря, а устроилась вполне уютно, по своему вкусу — как, собственно, и поступала всегда.
43
Первая английская печатная книга — «Изречения и высказывания философов» — датирована 1477 г. Английский первопечатник Уильям Кэкстон (1422–1491) в 1476 г. основал типографию в Вестминстере и напечатал около 100 книг.
За дверью, ведущей в соседнюю комнату, виднелась ее кровать под балдахином, застеленная чудесными вышитыми простынями из тонкого полотна. Это была обстановка отнюдь не узницы, вынужденной терпеть голод и одиночество в тюремной камере; скорее моя мать жила в этом монастыре точно удалившаяся от дел королева, и было совершенно ясно, что все здесь всецело в ее распоряжении.
Я присела на табурет поближе к огню, но вскоре услышала знакомые быстрые шаги по двору, вымощенному плиткой, дверь отворилась, на пороге появилась моя мать, и я бросилась в ее объятия. Я плакала, как ребенок, а она меня утешала и успокаивала; потом мы с ней долго сидели у огня, и она, нежно сжимая мои руки, улыбалась мне и, как всегда, уверяла, что все будет хорошо.
— Но ты ведь не можешь просто взять и уйти отсюда? — сказала я; это прозвучало почти как утверждение.
— Нет, не могу, — согласилась она. — А что, ты просила Генриха выпустить меня на свободу?
— Конечно. Как только ты исчезла. Он, разумеется, отказал.
— Я так и думала. Нет, дорогая, мне придется остаться здесь. По крайней мере, пока. Как твои сестры?
— Здоровы. Кэтрин и Бриджет учатся; я им сказала, что ты решила на время уединиться в монастыре. Бриджет, естественно, просилась к тебе. Говорит, что ей тоже «претит тщеславие света».
Мать улыбнулась.
— Ну да, мы ведь хотели отдать ее Церкви. И она
— Джон исчез! — выпалила я, и материны пальцы крепче сжали мою руку.
— Арестован? — спросила она.
Я покачала головой.
— Бежал. И я не уверена даже, правду ли ты мне говоришь или просто делаешь вид, что не знаешь этого.
Но мать промолчала, и я снова пошла в наступление:
— Генрих сказал, что у него имеются свидетельства твоей измены. Неужели ты действуешь против нас?
— Против вас? — переспросила она.
— Да, против нас, Тюдоров. — Я слегка покраснела.
— Ага, значит, против вас, Тюдоров, — повторила она. — А ты знаешь, что именно Генриху обо мне известно?
— Ну, например, он знает, что ты состояла в переписке с тетей Маргарет, что ты призывала своих друзей-йоркистов к мятежу. Он также упоминал тетю Элизабет и даже бабушку, герцогиню Сесилию.
Она кивнула и спросила:
— И больше ничего?
— Мама, но этого более чем достаточно!
— Да, конечно. Но, видишь ли, Элизабет, ему, возможно, известно и еще кое-что.
— Значит, это еще не все? — Я не скрывала охватившего меня ужаса.
Мать пожала плечами.
— Но ведь, с его точки зрения, существует целая сеть заговорщиков. Так что, разумеется, это не все.
— Но он мне рассказывал только об этом. Ни он, ни его мать мне не доверяют.
Услышав это, мать рассмеялась.
— Да они даже собственной тени не доверяют! С чего им тебе-то доверять?
— Но ведь я его жена и королева!
Она покивала, но с таким видом, словно это не имело почти никакого значения. Потом спросила:
— И куда же, как ему кажется, отправился Джон де ла Поль?
— Возможно, к тете Маргарет, во Фландрию.
Что ж, для нее это явно не явилось сюрпризом.
— И ему удалось благополучно отплыть от английских берегов?
— Насколько я знаю, да. Но, матушка…
Она, услышав в моем голосе страх, тут же смягчилась.
— Да, моя дорогая, ты, конечно, волнуешься. Тебе страшно. Но я думаю, все вскоре переменится.
— А как же мой сын?
— Артур родился принцем, этого у него никто не отнимет. Да никто и не захочет отнять это у него.
— А мой муж?
Она опять рассмеялась, причем довольно громко.
— Ну, хорошо, признаюсь: твой Генрих был рожден коммонером. [44] Возможно, коммонером он и умрет.
— Мама, не могу же я допустить, чтобы ты развязала войну против моего мужа! Ведь мы договаривались, что благодаря этому браку в стране установится мир, ты сама хотела, чтобы я вышла замуж за Генриха. А теперь у нас есть сын, который и должен стать следующим королем Англии.
44
Нетитулованное лицо в отличие от пэра.
Моя мать встала, сделала несколько шагов по тесноватой келье, затем выглянула в окно; окно было проделано в стене довольно высоко от пола и выходило на тихую лужайку и маленькую монастырскую церковь.
— Возможно, так и будет. Возможно, королем будет Артур. У меня, правда, никогда не было такого предчувствия. Мне не дано видеть будущее. Но, вполне возможно, это будущее именно таково.
— А какие предчувствия у тебя были? Можешь ты мне сказать? — спросила я. — Ты можешь сказать мне, что нас ждет?