Первая смерть Лайлы
Шрифт:
Она торопит события. Мне нравится.
Хватаю ее за талию и укладываю на себя. Наши тела идеально ложатся друг на друга, и она ахает от восторга. Я выше ростом, и лицо девушки не достает до моего, но мне хочется поцеловать ее. Наверно, ей тоже, потому что она ползет вверх по моему телу, пока не добирается до губ.
Одежды на нас обоих осталось совсем немного; через несколько секунд мы уже лежим под одеялом обнаженные и почти упустили момент, когда нужно позаботиться о презервативе. Но я ее не знаю, а она не знает меня, поэтому приходится ждать, пока она разыщет в темноте сумочку, нашарит в ней презерватив
– Пожалуй, ты права.
– Насчет чего?
Я перекатываюсь на нее. Она раскидывает ноги и устраивает меня поудобнее.
– Я должен уйти из группы.
Она кивает.
– Ты будешь счастливее, если станешь исполнять собственную музыку. Пусть даже ничего не заработаешь. – Она торопливо целует меня и отстраняется. – Найди работу, которая тебе не противна. А в свободное время записывай свою музыку. Лучше быть бедным и состоявшимся, чем… чем бедным и пустым. Хотела сказать «богатым и пустым», однако вряд ли ты богат. Иначе зачем тебе играть в той группе?
Мне хочется возразить, что я не беден, вот только слегка неловко признаваться, что состою в группе добровольно, а не по необходимости. Лучше уж промолчать.
– Если судьбой тебе предназначено быть бедным, то уж лучше бедным и счастливым.
Она права. Я целую ее шею, затем грудь. Потом снова приближаю свои губы к ее губам.
– Думаю, я рад, что встретил тебя.
Она чуть отстраняется, улыбаясь.
– Думаешь? Или в самом деле рад?
– В самом деле. Я очень рад, что встретил тебя.
Она проводит пальцем по моим губам.
– И я очень рада, что встретила тебя.
Мы вновь целуемся, в ленивом предвкушении удовольствия – впереди целая ночь, спешить некуда… Однако презерватив надет, и Лайла уже направляет меня.
Я не тороплю время. Я наслаждаюсь им.
Похоже, цена каждой минуты многократно возрастает, если эту минуту я провожу рядом с ней.
Она лежит на животе, а мои пальцы путешествуют вдоль ее позвоночника. Добираюсь до шеи, запускаю пальцы в волосы и начинаю гладить затылок.
– Прямо убила бы за один тако! [1]
Никогда мне так сильно не хотелось проникнуть в мозг девушки, как сейчас. Разум Лайлы устроен иначе, чем у других. Между умом и языком никакого барьера; сознание не предупреждает ее, что слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Способна брякнуть что угодно и не испытывать угрызений совести. Даже если слова ранят.
До этой ночи я не подозревал, что искренность может быть так бесчеловечна – и так сексуальна.
Несколько минут назад я сказал Лайле, что лучшего секса, чем с ней, у меня никогда не было. Надеялся, она вернет комплимент, а она просто улыбнулась и заявила:
1
Тако – мексиканское блюдо. Представляет из себя кукурузную лепешку с завернутой в нее разнообразной начинкой. – Здесь и далее прим. пер.
– Нам всегда так кажется в момент страсти. А потом появляется кто-то другой, и мы забываем, как хорошо было прежде.
Я рассмеялся, полагая, что она шутит. Но Лайла говорила всерьез. Затем, поразмыслив, я понял – она права. Я потерял невинность в пятнадцать лет. Тогда казалось, что ничего более прекрасного мне никогда не испытать. Однако в семнадцать появилась Виктория Джаред и подарила самый лучший в жизни секс. Ее сменила Сара Киснер; затем девушка, которая прокралась ко мне в спальню на первом курсе; потом еще две или три. И наконец, Сэйбл. Всякий раз после секса я думал, что лучше и быть не может. Хотя, вероятно, каждый новый секс был всего лишь таким же хорошим, как предыдущий.
Ни одна из тех девушек не может сравниться с Лайлой.
– Ты верующий? – спрашивает она.
Мысли Лайлы так же хаотичны и экспрессивны, как и ее поступки. Наверное, этим она меня и заинтриговала. Только что лежала на спине, впивалась ногтями в мои плечи и выкрикивала мое имя, в следующую минуту переворачивается на живот и стонет, что жить не может без тако, а еще спустя мгновение забывает о тако и желает знать, верующий ли я. Большинство людей предсказуемы. А у Лайлы каждое слово и каждый поступок словно сюрприз в подарочной упаковке.
– Я неверующий. А ты?
Она пожимает плечами.
– Я верю в жизнь после смерти, но религиозной себя не считаю.
– По-моему, сам факт нашего существования – просто счастливый случай. Мы приходим в этот мир на время, а затем покидаем его.
– Тоска зеленая.
– Ничего подобного. Представь себе рай. Беспрестанный позитив, улыбки, никто не грешит. Только подумай – вечно жить на одном месте среди множества других людей, которые целыми днями выкрикивают вдохновляющие цитаты… Это намного более тоскливо, чем осознавать, что все закончится смертью.
– Не верится мне именно в такой вид «жизни после жизни». Для меня существование больше похоже на последовательность реальностей. Может, рай – всего лишь одна из них. А может, и нет.
– Что за реальности?
Лайла перекатывается на бок, и мой взгляд упирается в ее соски. Однако она не пытается заставить меня поддерживать с ней зрительный контакт. Вместо того ложится на спину и кладет мою голову себе на грудь. Я беру в ладонь один из сосков. Лайла продолжает, небрежно перебирая пряди моих волос:
– Вот представь себе: материнская утроба – это одна реальность. Когда мы были эмбрионами, то не помнили жизни до того, как там оказались, и понятия не имели, есть ли жизнь после. Мы ничего не знали, кроме этой утробы. Затем мы родились – покинули матку и попали в текущую реальность. Теперь мы не можем помнить, как находились в утробе до этой жизни, и не имеем представления, что будет после. А когда наша жизнь закончится, мы снова окажемся в совершенно другой реальности и там можем не вспомнить о реальности текущей. Точно так же, как не можем воскресить в памяти пребывание в матке. Это просто разные миры. Один сменяет другой, а тот, в свою очередь, сменяется следующим. О некоторых из реальностей мы наверняка знаем, что они существуют. О других можем только догадываться. Возможно, есть такие, которых мы даже вообразить не в состоянии. Их бесконечно много. И в действительности мы вообще никогда не умираем.