Первая жена
Шрифт:
Почему-то ничего подобного не было раньше в ее жизни. Или она просто забыла свое то, давнее, юношеское состояние? Ведь она искренне любила мужа и была счастлива с ним все эти годы. Да, бывало, что и ссорились, и недопонимали друг друга, и спорили по вопросам воспитания дочери, и раздражались иной раз. Но по большому счету она считала их брак с Глебом успешным, и семья являлась для нее незыблемым оплотом жизни.
А тут вдруг такое! Ну и как откажешься? Какие силы нужны, чтобы отвернуться от нового чувства, пройти мимо? И нужно ли отказываться, если Бог посылает тебе такое счастье? Если посылает
То, что у нее любовь, Надежда не понимала и даже не была намерена погружаться в самоанализ, потому что подобное погружение грозило поколебать или даже разрушить ее устои, в которых до сегодняшнего момента она не сомневалась. Поэтому легче было все внутренние сомнения свалить на желание, которое затмевало все и вся, не оставляя места раздумьям.
Что же касается Вадима, то он, будучи по природе своей маменькиным сынком, очень быстро прикипел к женщине старше себя. Он растворялся в ее ласках, сам источал их не менее эмоционально, но ни на какие решения способен не был.
Две недели пролетели быстро. Приятельница вернулась, ключи пришлось отдать, а кроме «просмотра библиотеки» у себя дома Вадим ничего не мог предложить Надежде. Ей это совсем не нравилось. Не нравилось быть с ним в его супружеской постели. Напрягала неопределенность: вдруг жена неожиданно вернется с работы, или сын раньше времени из школы придет. Она не могла расслабиться, все время прислушивалась и всего боялась.
– Давай придумаем какое-то другое место встреч, – предложила она Вадиму.
Для него «другое» означало усилия.
– Ты сама подумай, – объяснял он ей. – К друзьям я обратиться не могу. Каждый поймет зачем.
– Ну да. Поймет. И что? – удивлялась Надя.
– А то, что все они знают мою семью, мою супругу… Не дай бог кто-то когда-то проговорится…
– А-а…
*
Надежде становилось ясно, что, если она хочет встреч, то волноваться об их организации придется ей самой. Пару раз она попыталась что-то предпринять, но вдруг резко приняла решение: нет!
– Вадим, это неправильно!
– Что неправильно? – не понял он.
– Ну… мне кажется, что мужчина должен как-то… заниматься организацией встреч.
– Да? Почему? – подобная мысль ему в голову не приходила. – У тебя же хорошо получается.
– А мне хотелось бы, чтобы именно мужчина волновался об этом, а то создается впечатление, что это я одна жажду свиданий, а ты вроде бы просто соглашаешься…
– Нет… Это не так… Я тоже… жажду…
Надежда вздыхала, понимая, что ничего не изменится. Первая волна влюбленности начала проходить, пелена с глаз падала, и реальная действительность открывалась ей во всей своей истинности. Подтверждались ее сомнения, которые из разряда неуверенности и догадок переходили в разряд убежденности. Перед ней – довольно слабый мужчина с комплексами так и не повзрослевшего ребенка и неудовлетворенностью жизни. И хотя внешне все вроде бы супер, внутри – одиночество и одна-единственная привязанность: мать! Надежда для него – луч света с говорящим именем. Именно надежда – на лучшее, на светлое, беззаботное, почти материнское. С ней можно расслабиться, отдыхать, не думать, лениться. С ней можно нежиться, вдыхать, грустить. Ей можно излить печаль, пожаловаться на жизнь, поплакаться и пожалеть себя. Он очень любил прижиматься
Пару раз они выбирались в кино. Пару раз любовь «на скорую руку» случалась в машине. И вроде бы, вроде бы все было неплохо… И чувство, и признание в любви, но… меркла для Надежды эта романтика. Уходила из нее та первая, всепоглощающая страсть, а в душе вместо ожидаемой любви образовывалась пустота и неприятная прохлада. То ли сквозняк, то ли выхолощенность… Остуда, одним словом. Еще несколько раз Надежда соглашалась на встречу, но с каждым свиданием убеждалась во внутренней опустошенности и вскоре прервала ставшую ненужной связь.
*
Глеб стал просыпаться рано. И если по будням это казалось вполне логичным и даже выглядело положительным моментом, то в выходные дни раздражало, вызывая непонимание и протест. Хотя протестовать было глупо. Организм сам что-то внутри себя решает, сам каким-то образом организует свою внутреннюю жизнь. Можно, наверное, вмешаться, пойти к невропатологу, попить таблетки… Но это тоже вроде бы не совсем адекватно может выглядеть. Где взять таблетки, чтобы пять раз в неделю просыпаться рано, а два дня – спать долго? Или пить их только по выходным? Тьфу ты! О какой ерунде он думает? А ведь на самом деле его интересуют абсолютно другие вопросы.
Он давно уже заметил некоторые странности в поведении супруги. И возможно, со стороны это и не выглядело странностями, но определенные изменения Глеб замечал и с удивлением наблюдал за ними. Сначала тот необычный вопрос, на который, кстати, он сам себе до сих пор не может ответить. Потом какая-то возбужденность, стремительность движений, горящий взор. Он даже радовался сначала некоему оживлению Надежды, не очень, правда, понимая причину, но тем не менее принимая такое ее настроение как позитивное.
Что-то она обсуждала по телефону с подругами, какие-то новые одежды приобретала. Весна, скорее всего, на нее так действовала, хотя в прошлые годы ничего подобного за ней Глеб не замечал. Но может быть, он стал просто более внимательным к ней.
Предположить появление другого мужчины в жизни супруги и в голову ему не приходило. Вечерами Надя дома, по выходным – с семьей. На кухне прежний порядок и изобилие. Готовить Надежда умела и любила, и никаких ухудшений в вопросах семейного питания не происходило.
Потом почему-то супруга загрустила. Часто безмолвно замирала, погружаясь в собственные переживания и устремляя взгляд «в никуда». Могла сидеть так довольно долго, ничем не занимаясь и даже не прикрываясь телевизором или журналом.
Иной раз глубокий вдох абсолютно без видимой причины заставлял Глеба чуть ли не вздрагивать. Но жена отговаривалась то головной болью, то волнением за дочь.
Дочь переживала сложный этап своей жизни. Подготовка к проведению Последнего звонка, потом форсированный график приготовлений к экзаменам. Наконец поступление в институт… Все эти события были по-настоящему волнительны и требовали от всей семьи концентрации, напряжения и повышенного внимания друг к другу и к происходящему.