Первородный грех. Книга первая
Шрифт:
Их взгляды встретились; в ее глазах стояли слезы. Вечер прошел в оживленных беседах подвыпивших гостей.
К половине седьмого совсем стемнело, и пошел проливной дождь. Раскаты грома, доносившиеся с Пиренеев, обещали дальнейшее ухудшение погоды. Перепивший Марсель сделался таким сентиментальным, что, расчувствовавшись, даже пустил слезу.
Уж прощаясь под нещадно поливающим дождем, он совсем раскис и, повиснув на Кончите, разрыдался, называя ее своей маленькой заблудшей овечкой.
– Ради Бога, Франческ, не обижай ее, – покачиваясь, бормотал лавочник. – Не обижай ее!
Франческ
Из-за неуместного взрыва эмоций Марселя Баррантеса они промокли до нитки. Кончита съежилась рядом с Франческом, безуспешно пытаясь защитить от порывов ветра свой букет из цветов миндаля. Франческ взялся за вожжи и, стегнув лошадь, рысью пустил ее по грязной улице, оставив позади захмелевших родственников и гостей. Вот все и кончилось – свадьба, застолье, день.
Дождь еще усилился, разразилась настоящая гроза, и крытый верх экипажа уже не спасал их ни от хлеставших по лицу ледяных струй, ни от летевших из-под копыт лошади комьев грязи.
Когда они подъехали к кузнице, небо на севере расколола вспышка молнии и артиллерийской канонадой зловеще загрохотал гром. Они продрогли до костей. Кончиту била безудержная дрожь.
– Ступай наверх! – крикнул Франческ. – Я позабочусь о лошади!
Прижимая к себе букет и придерживая вуаль, она побежала в дом. Он поставил лошадь в стойло и положил в ясли охапку сена. Когда он поднялся наверх, Кончита разжигала в камине огонь. Франческ наклонился, чтобы подбросить еще несколько поленьев, которые, неохотно разгораясь, свирепо зашипели. Он слышал, как от холода стучат ее зубы.
– Может, выпьешь вина?
– Нет, спасибо. – Кончита встала. В своем промокшем свадебном платье она выглядела совсем юной и очень бледной. Румяна начисто смыл дождь.
Снова прогремел гром, и, словно копыта кавалерии, по черепичной крыше с удвоенной силой забарабанил дождь. То там, то здесь звонко капали просочившиеся сквозь треснувшую черепицу капли.
Почему он даже не подумал о том, чтобы привести дом в порядок? Сделать его более приветливым? Надо было приготовить букет цветов. Надо было купить шампанского, зажечь яркие лампы, позаботиться о всяких там милых пустяках, которые так любит женщина. Женщина? Кончита была больше похожа на девочку. Ей скорее подошли бы рюшечки да куколки.
Франческ откашлялся.
– Это не совсем гнездышко для новобрачных. Извини.
– Это наш дом, – тихо сказала она.
– Женской руки не хватает. А мне было все равно. Я здесь просто ел да спал. Может быть, ты сделаешь его более уютным. Ты ведь теперь хозяйка в этом доме.
– Я постараюсь.
Наступила неловкая пауза. Некоторая эйфория, которую Франческ испытал после обряда венчания, теперь улетучилась без следа.
Внезапно за окном раздался страшный треск молнии. Кончита вздрогнула.
– О! – жалобно вскрикнула она. – Ненавижу грозу!
– Ты здесь в полной безопасности. Молния никогда не ударит в Сан-Люк. Это из-за монастыря. Он расположен значительно выше,
– Правда? – Казалось, это объяснение ее не очень-то успокоило, и, когда очередная вспышка белого света возвестила о приближении раската грома, она снова вздрогнула.
– А кроме того, я установил на доме громоотвод, – добавил Франческ, как бы давая ей персональные гарантии от удара молнии. – Два метра в высоту, из толстой меди. Так что бояться тебе нечего.
Он стянул с себя промокший пиджак и повесил его на стул, поближе к огню. «И что теперь?» – подумал он. Они были, словно двое уцелевших после кораблекрушения, случайно выброшенных на необитаемый остров и обреченных жить там до конца своих дней.
– Ну, пойдем в постель?
Она молча кивнула.
– Иди первая, – сказал он. – Я приду чуть позже. Пока она раздевалась, Франческ вскипятил воды, заварил себе кофе и стал не спеша пить.
Много лет назад, когда ему еще не исполнилось и двадцати трех лет, он уже был опытным любовником и хорошо знал, как нужно обращаться с женщинами. Причем с любыми – от трепетных девственниц до видавших виды вдовушек, приходивших в его кузницу с пустяковыми заказами, исполнить которые мог якобы он один.
И вот прошло уже столько лет, с тех пор как в его постели последний раз была женщина. Он ждал этого момента, испытывая определенный страх за то, что все эти годы воздержания могут обернуться для него унизительным поражением. Но прежде всего ему следовало помнить, что он должен быть терпеливым и нежным.
Франческ решил, что дал ей уже достаточно времени, чтобы лечь, и, постучав в дверь спальни, вошел туда, держа в руке свечу. Из-под одеяла было видно только ее бледное лицо; черные волосы рассыпались по подушке. В тусклом свете блеснули ее изумрудные глаза. Он заметил, что бедняжка дрожит как осиновый лист.
– Ничего, сейчас нам будет тепло и уютно, – проговорил Франческ, словно успокаивая ребенка. Он задул свечу и начал раздеваться.
Кончита услышала, как шуршит снимаемая одежда, и изо всех сил постаралась сдержать охвативший ее какой-то животный страх. Когда Франческ лег, от прикосновения его тела она даже вздрогнула.
– Ты словно ледышка, – прошептал он и дотронулся до ее плеча. – Не бойся. Я не сделаю тебе больно.
Она закрыла глаза, почувствовав, как ей на живот легла его огромная мозолистая рука – теплая и ласковая.
– Франческ, – чуть слышно сказала Кончита. – Мне так страшно. Я просто ничего не могу с собой поделать.
Он поцеловал ее в губы, затем в лоб. Она ощутила на лице жесткие завитки его бороды.
– Просто расслабься и спокойно лежи, – шептал он. – Не надо бояться. Любовь для того и существует, чтобы давать людям радость, а не боль.
Внутренне сжавшись, она замерла, чувствуя, как его руки медленно и нежно гладят ее. Движения Франческа были уверенные и спокойные. Кончита ощутила запах его кожи, густой, теплый запах мужского тела. Сама того не замечая, она от волнения прикусила нижнюю губу. Никто еще так не ласкал ее. Нежности в ее семье были не приняты, а руки матери она уже почти забыла.