Первородный грех
Шрифт:
Я отталкиваюсь от него.
— Тогда, возможно, ты не должен так много времени проводить в моей постели.
Он усмехается, и лунный свет изменяет его черты, из-за чего он кажется сияющим. Или, возможно, он сияет на самом деле.
Кто знает?
— Но мне здесь нравится.
Я не могу дышать, когда внезапная сокрушительная волна отчаяния бьет меня при мысли о его уходе.
— Ладно. Оставайся.
— Хорошо. — Он прикладывает пальцы к моим глазам и закрывает их. – Спи.
Но, даже находясь в безопасности в его объятиях, я смогла заснуть только спустя длительное время.
* * *
Телефон на моей тумбочке зазвонил, неожиданно разбудив меня.
— Я заберу тебя через час, — говорит она, когда я подношу телефон к уху.
— Для чего?
— Ты едешь в город со мной. Мне нужно съездить в университет. Тейлор должна была поехать со мной, но...
— Она не едет?
Мое сердце сжимается. Она так волновалась из-за колледжа. Если ее это больше не интересует...
Она поколебалась, и я услышала, как она вздохнула.
— Ей на все наплевать. Ты поедешь?
— Рай, мне сейчас не до этого.
— Тебе надо выйти из дома, а я не хочу ехать одна.
— А как насчет Тревора?
— Они заняты семейными делами, — говорит она, сделав паузу.
— Семейными делами? — я поднимаюсь с кровати, накручивая на палец простыню. — С Тейлор?
Она снова колеблется.
— Для Тейлор, на самом деле. Что-то вроде вмешательства. У них тот психолог, который работал с их отцом после... ну, ты знаешь.
Эта семья пережила многое: попытка самоубийства ее отца, а теперь это. Но мое настроение улучшилось от мысли, что Тейлор окажут помощь. Возможно, если она вернется, будет держаться подальше от Марка, и я смогу помочь ей.
— Ты видела ее?
— Несколько раз. Она практически не появляется дома.
— Как она выглядит?
Я слышу ее всхлипывание, когда она колеблется, прежде чем ответить.
— Плохо. Очень плохо. — Она высмаркивается и прочищает горло. — Я заеду за тобой через час.
Люк
Лысеющий клерк сидит, откинувшись на спинку офисного стула, забросив ноги на заваленную всяким хламом стойку ресепшена, его лицо спрятано за книгой комиксов. В руке он держит бигмак, с которого капает соус прямо на его рубашку.
Я стою у стойки уже целую минуту, но на меня не обращают внимание. Поэтому я кашлянул. Он отрывает взгляд от книги.
— Чем могу помочь?
Я кидаю пачку банкнот на стойку.
— Шестой номер. Еще на неделю.
Он встает, и, когда я поворачиваюсь чтобы уйти, уголком глаза замечаю, как он прячет деньги в карман. Выйдя на улицу, бесцельно брожу, смешиваясь с толпой жителей города и туристов. Это первый раз за три недели, как я здесь, когда я рискнул выйти дальше, чем в магазин через дорогу. В основном, я просто лежал на жесткой кровати, в своем гостиничном номере, дрожа и глядя в потолок, чувствуя себя как наркоман переживающий ломку, и борясь с желанием вернуться к Хэйден.
Фрэнни — мое лекарство.
Но я не могу вернуться. Все было ложью — красивой иллюзией. По крайней мере, мой Щит, кажется, по-прежнему, цел.
Последние раз я видел Ренориана сидящим около библиотеки в его Линкольне. Это было три недели назад, как раз перед тем, как я передал Мэвис заявление об увольнении и выскользнул в заднюю дверь.
На следующий день после...
Мой живот скрутило от воспоминаний.
Но Габриэль вернулся. Я уехал, как только убедился в этом. Фрэнни в безопасности до тех пор, пока она остается с Габриэлем и дальше от меня. Единственное, в чем я уверен, — что он будет более внимателен, чем Мэтт.
Я иду словно в тумане, пробираясь через толпу пешеходов, заполонивших улицы Бостона. Не знаю, куда я иду, да и мне это не интересно. Мой мозг
14
Фенуэй Парк* (англ. Fenway Park) — бейсбольный стадион возле Кенмор-сквера в Бостоне, штат Массачусетс.
Мой взгляд ловит несколько заголовков в газетном киоске.
Больше насилия и несчастных случаев на Ближнем Востоке; ядерные испытания в Северной Корее.
Это происходит быстрее, чем мы ожидали.
Я начинаю осознавать, что я только что включил себя в адское «мы», и стараюсь делать вид, что я не чувствую волнения в перспективе неминуемой смерти и разрушения. Я отрываю взгляд от заголовков газеты и поворачиваю за угол, чтобы вернуться в отель.
И спотыкаюсь.
Фрэнни и Райли поднимаются по лестнице станции Кенмор Сквер.
Я прислоняюсь к кирпичному зданию, чувствуя легкое головокружение. Придя в себя, снова сосредотачиваюсь на станции метро.
Они ушли.
Паника на мгновение обездвиживает меня, но я заставляю себя двигаться вперед.
Я дохожу до конца квартала так быстро, как мои неустойчивые ноги могут меня нести, и выглядываю из-за угла. Я с облегчением вздыхаю, когда вижу их, медленно идущих вниз по улице. Рука Райли обвита вокруг Фрэнни, как будто ее нужно поддерживать, чтоб не упала.
Это так глупо... и опасно. Это причина, почему я не собираюсь возвращаться в Хэйден. Но мое тело отказывается подчиняться. Я следую за ними на расстоянии. На улице много людей, поэтому я иногда теряю их из виду. И, когда это происходит, паника заставляет меня двигаться быстрее и быть ближе к ним. И чем ближе я подхожу, тем сильнее становится игра электрических разрядов на моей коже. Наконец они замедлили ход у Старбакса. Они останавливаются у двери, и я прячусь за каменной колонной в паре метров от них, осторожно выглядываю из-за нее.
— Встретимся здесь после моего собрания, — произносит Райли. Фрэнни стоит ко мне спиной, и Райли удерживает ее за плечи, говорит прямо ей в лицо, будто боится, что Фрэнни ее не слышит. — С тобой все в порядке?
Фрэнни кивает.
Райли сжимает руку Фрэнни и направляется вниз по улице, удаляясь от меня. Фрэнни остается стоять там в течение минуты, и я борюсь с желанием подойти к ней. Группа деловых людей подталкивает ее, чтобы она не мешала им зайти в Старбакс, и Фрэнни идет туда за ними. Я выжидаю несколько минут, борясь с остатками здравого смысла. Мне нужно развернуться и уйти. Я знаю, так будет безопаснее. Рассудительней. Сатана, спаси меня, но мне нужно увидеть ее лицо. Чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Когда следующая группа проходит по этой дороге, я следую за ними. Фрэнни сидит одна за столиком спиной ко мне, ее руки обвиты вокруг забытой чашки дымящегося кофе, и понятно, что она определенно не в порядке. Я дышу, несмотря на сокрушительное давление в груди, когда мое сердце пытается разорваться. Её впалые глаза пустые — смотрят в никуда — никакой мимики на ее прекрасном, трагическом лице. Прошло уже три недели, и ее все еще тревожило то, что я сделал с ней. Мое предательство.