Первородство
Шрифт:
Развалинах, и их скрывая прелесть,
Лег жуткий прах. Куда же храмы делись?
Град бедственный! Как сгибло все? Где скрылось?
Как все в одно преданье превратилось?
Где кафедры ораторов? Где люди
Высокочтимые? Где суд и судьи,
Законы и народные собранья,
Подача голосов и совещанья,
И праздники, и пифий вдохновенье?
Где победители в морском сраженье?
Где сухопутных поиск былая сила?
Где голос
Все доблести, присущие Афинам.
Они не оживают ни в едином
Биеньи сердца. Нет и ни следа в них.
В Афинах, от достоинств стародавних!»
...// новый смерч прошел нал этим тленом.
О матерь божья, стало еще плошс
Твоим Афинам, сделавшимся леном
Какого-то Оттона ле ля Роит.
Он герцогом афинским и фиванским
Назвал себя, бургундец нечестивый.
Когда достались крестоносцам франкским
И Неопатры, и Коринф, и Фивы!
ДАВИД
Давид
Схватил
От эшафота плаху
И стал на ней гравировать эпоху,
Колонны Рима тыча вкривь и вкось —
Куда пришлось...
И это удалось.
Но после краха.
Даже не от страха,
Не жертву в окровавленном белье —
Цикуты выпить не хватило духа! —
Он вырисовывает — Рекамье.
Тая
Иногда
Воссоздают эпоху
И ведают, конечно, что творят,
И нет возврата вспять к царю Гороху..
Но чем тяжеле пущенный снаряд.
Тем и отдача пуще во сто крат.
Земля
Дрожит.
И с потрясенной ветки
Слетает плод.
От дыма ядовит.
И женщина хохочет на кушетке:
— Давид!
Ах, до чего ж он даровит!
Л Мартынов
65
ДОМ МАДАМ САТАНЮК
Дом мадам Сатанюк позади Покрова.
Все изрыто вокруг, а на крыше трава.
Здесь Потемкин бывал,
Бонапарт ночевал,
Кто-то Гоголя ночью сюда зазывал.
Но не надо показывать, тыкать рукой.
Люди выбегут, крикнут: — О, дайте покой,
Ведь и так уже уйма музеев вокруг! —
Наконец и сама госпожа Сатанюк
Прибежит, завизжит и пойдет без конца
То того, то другого пушить мертвеца.
СТИКС
Пещера
Закоптела от свечей
И факелов. Я выпачкал ладони.
Рассеянно, не слушая речей
Ни об Аиде и ни о Хароне,
Я наблюдал, как Стикс лился во мрак;
Но постепенно с обстановкой свыкся,
И может быть, не следовало так,
А все-таки
Я руки вымыл в Стиксе.
Я в Стиксе вымыл руки. Утекла
По Стиксу копоть факельно-свечная.
Отмыл я в Стиксе
И часто я об этом вспоминаю.
И где бы ни был я, куда б ни плыл,
Какие бы на свете Рубиконы
В конце концов я ни переходил,
Каким бы прорицаниям Сибилл
Я ни внимал, глядели благосклонно
Все бежества:
— Он руки в Стиксе мыл!
Я куплю себе усы и бороду,
И переоденусь, и тайком
С черным зонтиком пройду по городу,
Притворяясь старым стариком.
На скамейку сяду, носом клюнувши,
В сквере, где резвятся малыши.
А затем преображусь я в юношу
И расхохочусь от всей души,
Сам не знаю, по какому поводу,
Но всего скорее потому,
Что, напялив и усы и бороду,
Был уверен я, что их сниму)
68
ТРИТОНЫ
Тритоны
Спали пять тысячелетий
В оцепененьи вечной мерзлоты.
Но человек разворотил и эти
Как будто неприступные пласты.
Очнулись твари,
Греясь, пили воду,
Поели комариного мясца.
Но заново не прожили и года,
А протянули только месяца.
Быть может,
Не понравился им воздух
И солнечный, какой-то новый, свет,
А может быть, весь свод небесный в звездах
Не тех уж, что назад пять тысяч лет.
А может быть,
Ухаживать как надо
За ними не умели сторожа.
Хотя с воскресших не спускали взгляда,
За их благополучие дрожа.
И околели
Бедные созданья,
69
Как будто бы спешащие на пять
Земных тысячелетий опозданье
Своей кончины все-таки нагнать.
И вновь
Сомкнулись маленькие пасти,
Погасли глазки, став мертвее льда,
Как первобытные в нас гаснут страсти,
Что воскресают все же иногда.
Но мы
Не зря разворотили тонны
В конце концов не вечной мерзлоты,
Чтоб разевали древние тритоны
Свои безмолвно алчущие рты.
Все это
Происходит не случайно,
А нам они стремятся объяснить
Ушедших дней непознанную тайну,
Вия времен оборванную нить.
Пусть оживут
И мастодонт и ящер,
Но только, чур, пускай не чересчур
В нас оживает наш пещерный пращур
В седой одежде из звериных шкур.
70
овидиополь
Овидий,
Я видел
Твой маленький Овидиополь.
Где все было тихо, лишь ветер калитками хлопал,
С Евксинского Понта летя над лиманом днестровским.
Я знаю,