Первозимок
Шрифт:
И теперь Евсейка с Павликом были одеты, как все другие мальчишки.
Люди делились с ними хлебом, даже мясом. А Михеич велел, когда голодные, заходить, не стесняясь. Приглашали и другие. Но только Евсейка знал, что нельзя злоупотреблять человеческой добротой, и пользовался приглашениями лишь в крайних случаях.
Ему оставалось пройти мимо высоких, с резными наличниками и камышовыми крышами домов еще две улицы и свернуть к лесу, когда он невольно задержался возле единственного дома под железом, на просторном крыльце которого ухмылялся Мордан,
– Сколь натягал?
– поинтересовался Мордан, перегибаясь через перила и стараясь заглянуть за спину Евсейки.
Евсейка приподнял удилишко, показал.
– Ничего...
– заключил Мордан, вытаскивая из кармана новое яблоко и принимаясь за него.
– Белый налив?..
– зачем-то спросил Евсейка, отлично зная, что это именно и есть белый налив.
Мордан утвердительно промычал в ответ.
– Свои?..
– У нас другой сорт. Это папаня пять ящиков достал.
– Пять...
– невольно повторил Евсейка.
Что такое «достать» он представлял очень смутно. Если это похоже на то, как достает пропитание он, кто же пять ящиков отдаст за здорово живешь?
Мордан почувствовал, какое впечатление на Евсейку произвело его сообщение, похвалился:
– У нас и зимой яблок - во!
– Он провел ребром ладони себе по горлу.
Евсейка постарался сделать равнодушное лицо и двинулся дальше своей дорогой. Не привыкший таить зло на людей, Евсейка думал о Мордане не с обидой, а даже с некоторым сожалением: «Как это плохо, когда не можешь понять другого; и может, не от жадности Мордан не угостил яблоком, а потому, что - как говорили взрослые - сытый голодного не разумеет... Пять ящиков!.. Им бы с Павликом хоть два яблока... Но ничего! Спать после обеда не будет, пойдет в лес, наберет дичка-скороспелки».
Он хорошо знал, как и где найти в лесу малину, душистую смородину, дикие фрукты. Лес ему был знаком больше, чем Мордану собственное крыльцо!..
И они с Павликом в этот день действительно не бедствовали. Ночной улов был вполне приличным, они похлебали ухи. А потом до отвала наелись диких яблок и груш.
Чтобы сделать этот день до конца праздничным, Евсейка решил пойти к деду Михеичу, попросить немножко хлеба.
Павлик уснул, а он отправился на станцию, рядом с которой жил Михеич.
Не знал Евсейка, что тут его ждало неожиданное приключение.
Он шел по платформе, когда его вдруг ухватил за руку станционный дежурный. Никогда раньше он не трогал Евсейку.
– Оп-па! Ты-то мне и нужен! Идем.
– И он так быстро потащил Евсейку в комнату начальника станции, что Евсейка даже сообразить ничего не успел.
Начальник, сидя за столом, просматривал документы хорошо, по-городскому одетого мужчины, который спокойно стоял напротив, заложив правую руку за борт пиджака.
– Вот!
– сообщил начальник, обращаясь к мужчине и возвращая документы.
– Это, кажется, прямо по вашей профессии? Работа
Мужчина на секунду-другую как будто растерялся.
– Беспризорник?
– Да, и не один! Братишка еще у него имеется!
– подтвердил дежурный.
– Как они ведут себя?
– спросил тот, пряча документы и внимательно разглядывая Евсейку.
– Знаете их?
– Да они уже несколько месяцев на глазах у нас, - ответил дежурный.
– Зимой приходится иногда пускать в дежурку. Хоть это и против инструкции. Но бывает, что зал не отапливается, а мороз сильный. Не замерзать же мальчонкам? А ребята, скажу я вам, стоящие. Обретаются здесь, чтобы пропитаться. Не нахулиганят, не набалуются, хотя возраст такой - только бы пошалить. Иголки чужой не возьмут...
– Отменная характеристика для беспризорника!
– восхитился мужчина. Голубые льдистые глаза его смотрели по-прежнему пристально, тонкие губы были упрямо сжаты.
– Я не в похвальбу, - заметил дежурный.
– Какими знаю - такими и характеризую.
– За это спасибо.
– Мужчина достал карманные часы, глянул на них.
– Скоро поезд. Мальчика этого я определю, а за братом его приеду попозже.
– Ну, что ж... Дай-то бог!
– вздохнул дежурный. А мужчина взял Евсейку за плечо.
– Гулять шел? Или по делу на станцию?
– Я не на станцию, - возразил Евсейка.
– Я к деду Михеичу, за хлебом...
– За хлебом!
– воскликнул мужчина.
– Мы поедем с тобой в крупный город. Я определю тебя в чудесный дом, где хлеба - сколько твоей душе угодно! Дом специально для таких, как ты и твой брат, построенный. В нем живут дети, у которых нет родителей.
Евсейка с недоверием посмотрел на мужчину и легонько отстранился: кто это для него с Павликом специальный дом строил?!
– Заночуем в гостинице, и завтра ты - уже на месте.
– Поезд подходит, - предупредил дежурный.
– Идем!
– Мужчина взял Евсейку за руку.
Что-то до того чарующее было в слове «гостиница», что Евсейка растерялся и безропотно двинулся вместе с мужчиной к составу.
Слово «гостиница» почему-то вызвало в памяти у Евсейки один случай, когда он оказался в городе.
На площади играл военный оркестр по случаю проводов на фронт воинской части, сформированный из местных добровольцев. И барабанщик был такого же, как Евсейка, возраста, но с иголочки одетый, в форме. Евсейка подумал тогда: вот бы им с Павликом туда, к музыкантам...
Но сколько он ни искал потом этого военного мальчишку - найти не мог... Кто-то сказал Евсейке, что оркестр временно разместился в какой-то гостинице...
Он вспомнил об этом случае уже в вагоне, когда поезд вышел со станции, и вдруг всполошился: «Павлик!»
Испуганно глянул на мужчину. Но тот отвел от него глаза и стал смотреть в окно.
Евсейка через его плечо заметил, что они еще не проехали Каменку, шмыгнул в тамбур и, до поры крепко держась за поручни, спустился на нижнюю ступеньку, потом спрыгнул вниз.