Первые радости (Трилогия - 1)

Федин Константин Александрович

– Пойдем домой - купим.

– Домой?
– сказала удивленно Лиза, обращаясь наполовину к Вере Никандровне, наполовину к стражнику.

Он блаженно ухмыльнулся, как дед, шуткой напугавший ребенка, и пояснил со снисхождением:

– К себе в тюрьму, барышня.

Вера Никандровна, как всегда - в волнении, прижала руки к груди и, подавшись вперед, почти привстав с дивана, заторопилась:

– Вы извините, я хочу спросить. Не скажете ли... Что может означать, если... Вот у меня сын временно в заключении. И до сих пор разрешалось

приносить для него белье. И теперь вдруг запретили. Вы не скажете... почему такое...

– Это смотря как, - ответил стражник.

Арестант покосился на него свысока и спросил:

– Он - политика или уголовный, сын-то?

– Нет, что вы, - какой уголовный!
– испугалась Вера Никандровна.

Арестант глядел на нее, и по-прежнему лицо его было красиво и немного злобно в неподвижной правильности черт.

– Про политику - не знаю. А у нас перестают принимать с воли, когда назначат в этап либо если в карцер посадят.

– В карцер - соответственно, - подтвердил стражник.

– Боже мой, - вырвалось у Веры Никандровны, и Лиза в страхе остановила на ней глаза.

Какие-то дамы пришли со двора, за ними ввели нескольких арестантов, и помещение заполнил стук грубых чеботов, тяжелый запах ношеного сукна. Народ рассасывался комнатами, поворотами коридоров, - лабиринтом большого старого здания. На смену исчезнувшим входили новые люди, и уже непрерывно нарастало движение на потребу заработавшей огромной неуклюжей машины, которая пожирала вместо топлива просителей, подсудимых, обвиняемых, свидетелей, жалобщиков, истцов.

В момент большого оживления, точно возникнув из него, показалась фигура Пастухова. Как повсюду, куда бы он ни явился, Александр Владимирович сразу обратил общее внимание своей осанкой - непринужденной, утверждавшей себя, как отрадная самоцель. Все, кто находился в коридоре, следили, как он выступал, а он, наверно, не заметил бы никого, если бы Вера Никандровна порывисто не встала с дивана, когда он проходил.

– Здравствуйте, Александр Владимирович, - сказала она в том взволнованном просительном тоне, какой у нее все чаще прорывался последнее время.
– Будьте так любезны: стало ли вам известно - по одному ли делу с моим Кириллом вас беспокоят или что другое?

У Пастухова быстро вздернулись щеки, образовав обычную непроницаемую, гипсовую улыбку, и он отвел взгляд на Лизу. В то же время он бегло пожал руку Извековой и слегка неряшливо пропустил через приоткрытые зубы не совсем внятные слова:

– Видите ли. Совершенно ничего нельзя разобрать. Впечатление - что я попал в Китай. Кланяются, говорят - не беспокойтесь, но я не могу понять что этим крючкотворам нужно? Факт тот, что меня тянут по какому-то делу.

Он все смотрел на Лизу, и она по-гимназически поднялась.

– Мы знакомы, - полу спросил он, расшаркиваясь, - тут так темно. Простите... Вы тоже к товарищу прокурора?

– Да, меня должны сейчас вызвать, - сказала Вера Никандровна.
– Мы тут

давно.

Он понял, что если они пройдут первыми, то его положение затруднится уже тем, что он будет вторым, и ему откажут в просьбе легче. Его щеки поднялись выше.

– Извините, вы не против, если я пройду раньше вас? У меня отчаянно болит голова. Я не спал всю ночь.

Вера Никандровна согласилась без колебаний, даже поспешно, и он с большой живостью проследовал в канцелярию.

Он пробыл там недолго и вышел словно подмененный: вся картинность его увяла, он ступал редкими, скучными шагами. Он подсел к Извековой и выдохнул, отдуваясь:

– Просили подождать. Подождать - это вежливость чиновников.

Рассмотрев арестанта усталым, но ненасытным своим взглядом, он подоткнул большим пальцем нижнюю губу и хитро усмехнулся Лизе:

– Вот так вот закуют в железны кандалы и двинут по Владимирской дорожке. И ничего не поделаешь! Черт знает что!

– Вы, собственно, о чем хлопочете?
– спросила Извекова.

– Чтобы сняли подписку о невыезде. Я же не могу тронуться с места. Как квашня - с печки. Дикость! Просил, чтобы принял прокурор, мне отвечают - не полагается. А что полагается? Напишите прошение, прокурор рассмотрит. Дикость!

– Знаете, - вы совершенно правы!
– словоохотливо начала Вера Никандровна, готовясь посвятить Пастухова в историю своих хождений, но в эту минуту ее пригласили в канцелярию.

Ознобишин проводил Извекову до кабинета товарища прокурора. Вера Никандровна знала эту комнату - с окнами в полотняных шторах, с внушительным столом посредине, с тремя креслами в отдалении от него и с чиновником, похожим на нерушимую принадлежность кабинета. Привстав, он показал на кресло и опустился не сгибаясь. На белом его кителе не заметно было ни одной складки. Сейчас же, как только Вера Никандровна села, он заявил, вытачивая раз навсегда отобранные слова:

– Его превосходительство господин прокурор палаты наложил на вашей просьбе резолюцию: отказать ввиду отсутствия основания для смягчения меры пресечения.

Он взглянул на Извекову. Она молчала, немного побледнев.

– Вы имеете что-нибудь спросить?

– Совсем? Окончательно?

– Вы просили об освобождении вашего сына из-под стражи на поручительство, указав основанием болезнь. Основание отсутствует. Ваш сын здоров.

– Окончательно?
– тихо повторила Вера Никандровна.

– То есть что - окончательно? Сейчас он здоров. Если заболеет, основание, очевидно, возникнет.

– Я хочу знать - неужели больше никакой надежды?

– Содержание под стражей остается в силе до конца судебного следствия и приговора по делу.

– Но как же теперь быть?
– сказала она с беспомощной простотой.

– Можете просить об освобождении под залог.

– Да?
– всколыхнулась и вся как-то затрепетала Вера Никандровна.
– Но как, как это сделать, будьте добры?!