Первые шаги
Шрифт:
К появлению в Петропавловске Потапова в подпольной организации было шестнадцать человек. Организация выросла исключительно за счет рабочих железнодорожного депо, и все товарищи считались надежными. Клинца уже не было. После разоблачения Вавилова рабочие быстро выжили его.
Ему подсунули записку: «Если завтра не смоешься вслед за своим начальником, считай себя мертвым». Тот не стал ждать вторичного предупреждения.
Однако, по указанию Антоныча, соблюдалась строжайшая конспирация. Поручения передавались
На следующий день, как только стемнело, Григорий пошел к Мезину. За пять лет он изменился. Короткие волосы уже не вились кудрями, верхняя губа закрылась усами, плечи расширились, слесарь постарел, но прежние друзья могли легко узнать — следовало беречься.
О возвращении Потапова Степанычу сообщил утром Миша, гордый тем, что ему доверили важную тайну.
Услышав неожиданную весть, Степаныч далеко отшвырнул грабли — он убирал в сеннике, — схватил мальчика за плечи и закружил вокруг себя, восклицая: «Ай, молодец! Вот уж молодец!» — и Мише было непонятно, кого хвалит высокий дяденька — его или отца.
Степаныч, не утерпев, поделился своей бурной радостью с Феоной Семеновной и дочкой Дуняшей; им можно сказать — не подведут, но больше кому скажешь? А волнение требовало выхода, до вечера далеко, и он, бодрый, возбужденный, крутился по дому, не находя себе места. Ведь только после встречи с Григорием нашел свою дорогу! Антоныча, Шохина, Катю Степаныч уважал, а Григория Потапова по-настоящему любил.
После обеда он заперся в угловой комнате — надо подумать, о чем рассказать сразу же Грише, посоветоваться…
До сих пор он чувствовал на себе всю ответственность за подпольную организацию. Ведь весточку от Антоныча можно было получить только раз в месяц, а положение требовало иногда решить вопрос немедленно. Помощница одна — Катя, сам-то он не больно грамотен.
Когда стемнело, Степаныч не выдержал, вышел на улицу, закрыл ставни на болты и остался сидеть на скамейке.
Григория он узнал издали, по походке, и, оглядев улицу, пусто ли, еле заметно кивнул другу и скрылся за калиткой, оставив ее полуоткрытой. Григорий вошел вслед за ним. Задвинув засов, Степаныч сжал друга в объятиях.
— Гриша, друг мой! Уж как кстати ты вернулся! — взволнованно шептал казак.
Спустив с цепи барбоса, он повел гостя в дом.
После первых коротких, торопливых вопросов, на которые не всегда можно было сразу ответить, друзья немного успокоились и, сев рядом, было заговорили связно. Но залаял барбос, и Степаныч выскочил во двор. Пришли Катя, Володя Белов и Карим.
— Да ты Хатиза уже перерос, — смеялся Григорий, похлопывая Карима по плечу. Тот поднял на него карие узкие глаза: «Товарищ Григорий помнил еще мальчишкой…»
— Ну, Григорий Иванович, рассказывай, что нового на свете, — попросил Степаныч, когда уселись вокруг стола.
— Может, и не много расскажу, товарищи, — заговорил Григорий. — Но одним могу порадовать вас: рабочий класс
Рассказав о политических новостях, дошедших до ссыльных иль услышанных во время пути, Григорий, по просьбе друзей, подробно поведал о годах ссылки.
— Полиция всех разогнала по болотам, да мы находили способ сообщаться, мужички помогали, — с прежней задорной усмешкой говорил он. — Мужики теперь другие, даже в вологодской глухомани…
В юмористических тонах рассказывал Григорий о том, как сумели они соединиться с Алешей Шохиным и одновременно бежать. Только при воспоминании о Федоте Мухине он сурово нахмурился и вздохнул: жаль товарища, загнали его в недоступные дебри…
Потом Григорию подпольщики рассказывали о событиях в Петропавловске. Память о прошлом лучше сохраняет хорошее, чем плохое, и в комнате часто слышался смех. Наконец Степаныч спросил, что им сейчас делать. Вон из Кривозерного допытываются, когда же опять листовки печатать начнут…
— Нужно хорошенько все продумать, Егор Степанович, — ответил Григорий. — Главное указал вам в своем письме «наш товарищ», вы, пожалуй, чересчур робко выполняете его советы. По-моему, надо быть смелее: растить борцов не только на железной дороге, но и в городе, нельзя забывать и о мелких ремесленниках, и о крестьянах. Над прокламациями мы вместе поработаем, в Кривозерном печатать можно. Но долго мне под носом господина Илюхина не следует болтаться. Как считаете, товарищи?
Григорий оглянул сидящих и прищурился.
— А что, если мне уехать в Акмолинск? Возможно, там я займу место Антоныча, а он нелегально вернется сюда… — вопросительно произнес он.
Степаныч оживился, Катя пристально смотрела на мужа, о чем-то думая.
— Коль его тут, в Петропавловске и поймают, так ведь выйдет, что он на месте ссылки живет, — сказала она.
— А меня там никто не знает. Липа надежная, — подхватил Григорий.
— Неплохо придумал, — отозвался Мезин. — Недельки через две жду оттуда своего паренька, с ним и уедешь. А пока больше будешь у меня или у Хасана и нам поможешь. О твоем возвращении никто, кроме нас, знать пока не должен. Может, сам в Кривозерное съездишь.
Все приняли предложенный план и разошлись. Григорий шел вслед за женой, но к ней не подходил. Если схватят, она пойдет вперед, не оглядываясь. Документы у него были надежные. Вышлют Клима Галкина, а Катерина Потапова будет ни при чем. Добрались благополучно. Сыновья с волнением ожидали родителей. Маленькие рабочие были готовы ко всему…
Зато как сияли лица ребят, когда мать, а затем отец появились в доме! Быстро поужинав, потушили свет, и опять вся семья собралась вместе на лежанке. Столько хотелось рассказать друг другу!