Первые шаги
Шрифт:
Аксюта хитро посмотрела на нее.
— Покажи хозяину, что скоро кончаешь, — он живо урок прибавит. Себе не поможешь, а других подведешь. Лучше уж подругам помочь, чем ему.
— А ведь и правда, девки! С него станется. Будешь спину гнуть без отдыха и без толку, — поддержала ее худенькая Филатовна, распрямляясь над столом.
— Правда-то правда! Так и надо делать. Только помалкивайте. Вон идет его наушник, — перебила соседка Марийки, показывая глазами на подходившего старшего рабочего — бабы всегда смеялись над ним, называя «Мочалом»
Аксюта проворно отодвинула нарезанное сало и перетянула себе два стяга от соседки. То же сделала и Марийка. Брызнул веселый смех работниц. Мочало, покосившись, прошел мимо, решив, что они скалят зубы на его счет.
Вслед за Аксютой и Марийкой и другие стали так же делать. Мочало пробовал было намекнуть, что «может, кому надо прибавить», но на него дружно закричали:
— Куда там! С этим уроком и то едва-едва справляемся…
Особенно высоко оценили резчицы сметку Аксюты, когда мойщицам увеличили дневной урок наполовину без добавки оплаты. Получали все работницы одинаково по четвертаку в день.
Любили работницы и песни Аксюты. Когда она запевала, то и рабочие старались задерживаться возле резчиц. Даже Мочало никого не подгонял, а, стоя возле столба, поддерживающего навес, слушал, не спуская глаз с певуньи.
На обед Аксюта тащила своих подруг к Ишиму, поближе к мойщицам. Работницы усаживались кружком, ели хлеб, запивая водой, потом пели печальные и раздольные русские песни, а то разговаривали о своих невеселых делах. Кто бы захотел мерить ежедневно десять верст да работать день за четвертак, коли б не нужда горькая…
Скоро все знали друг о друге все. Мойщицы сердились и ссорились. Из-за выскочек, как они говорили, хозяин большую работу навалил. К вечеру ни рук, ни ног не чувствуешь, спину не разогнешь, а в расчет по двадцать копеек получаешь.
— А вы полно-ка свариться, делайте как мы, вот и легче будет, — сказала один раз Марийка, крепко подружившаяся с Аксютой.
— А как? Как? — загалдели бабы.
— Спросите нашу Оксю, она научит, — засмеялась Марийка.
Мойщицы окружили Аксюту.
— Как мы сделали, у вас уже не выйдет, но можно по-другому, — тихо заговорила Аксюта. — Только, чур, не проболтайтесь. Съедят тогда, а у меня дети, свекровь, кормить надо.
— Ой, что ты! Никто и не узнает. Разве не понимаем! — уверяли мойщицы.
— Вы вот сегодня работайте абы как, чтоб никто половины не сделал, и завтра так же, потом скажите хозяину, что урок больно велик, а за двенадцать копеек ходить сюда резону нет, — учила Аксюта. — К нему сейчас много кишек и сала привезут, резку и по домам давать будут. Обязательно прежний урок восстановит, а вы вперед умнее будьте, не выдабривайтесь, лучше друг другу помогайте, как мы…
Обед шел дольше обычного — работницы сговаривались меж собой, как лучше выполнить совет Аксюты.
Когда дня через три Липатов согласился платить мойщицам за дневную норму
— Молода головушка, а ума палата! — с уважением говорили про нее пожилые работницы.
Кроме Марийки, к Аксюте часто стали забегать товарки с мельниц и из слободки.
— А как бы и нам надбавки, Аксюта, добиться? — говорили они. — Ведь мойщицам теперь за старую выработку платят по тридцать.
— Ему место надо освободить, новых набрать, так давайте завтра скажем, семейные которые, что работу домой возьмем. За работу на дому он хочет платить по пятнадцать, да выжарки остаются. А мы потребуем двадцать пять копеек, кроме выжарок, ему их девать все ровно некуда. Вот и девчатам, что сюда ходить будут, можно просить тридцать пять за урок, — сказала Аксюта. — Только надо вперед хорошенько сговориться, чтоб никто не уступал. Никитин столько сала возит, что хозяину придется разворачиваться.
Работая в салотопне, Аксюта по-прежнему ходила убирать и стирать к Никитиным. Там и узнала обо всем.
— Завтра же со всеми сговоримся. Я останусь на кишечной, — подмигнув Аксюте, сказала Марийка. — Не больно многие к нему пойдут — на уборку хлебов уехали. А тебе, Аксюта, с детьми лучше дома работать, ишь какие куклята!
Девушка растрепала Танюшкины кудри. Большеглазая девчушка совсем не дичилась чужих.
И эта маленькая битва с хозяином кончилась успехом. До зарезу нужны были ему работницы. Он даже упрашивал, чтобы приходили пораньше да уходили попоздней — перерабатывали дневной урок; платы ему не жалко…
Вместо семейных, которым развозили сало по домам, забирая топленое, Марийка набрала девчат, и они не меньше сорока копеек зарабатывали в день.
Марийка уже знала, что Аксютиного отца и мужа сослали за политику, много и еще нового для себя услышала она и теперь обещала Аксюте заменить ее на салотопне — поддерживать дружбу между работницами, чтоб не уступали хозяину.
— А которые девчата поумнее, к тебе приведу, сама с ними потолкуешь, — добавила она, лукаво прищуривая свои цыганские глаза.
Работать Аксюте дома было выгоднее и сподручнее. Она просила, чтоб ей привозили сала сразу больше, и с помощью свекрови в один день кончала два урока, освобождая себе следующий. Надо было готовиться к зиме.
В свободные вечера она забегала к Антонычу, советовалась, спрашивала новости о друзьях.
Дмитрий по-прежнему вел работу среди интеллигентной молодежи города. Ему удалось связаться с некоторыми учителями и школьниками Мариинской женской школы и мужской высше-начальной. С учителем Красновым они организовали драматический кружок и изредка ставили спектакли. В городе, не имевшем ни кинематографа, ни театра, постановки любителей шли с аншлагом. Но главное было в другом — на репетициях говорили не только о пьесах и ролях.