Первые шаги
Шрифт:
Возчики то и дело соскакивали с крепко увязанных горбатых саней и, похлопывая рукавицами, бежали за санями. Мороз пробирал до костей. Иногда они начинали бороться между собой, чтобы согреться.
— Эй, Вана, берегись! — закричал молодой звучный голос, и возчик в казахском малахае, соскочив с третьих саней, в несколько прыжков догнал идущего впереди.
Они толкали друг друга до тех пор, пока Иван Топорков не сказал:
— Хватит, Исхак! Я согрелся!
Степаныч устроил Топоркова и Кокобаева с обозом, везущим красный товар акмолинскому купцу Никитину. Везли их
— Проехали Ак-Куль, дня через два будем в Акмолинске, а через пять — в Родионовке. Начнется работа, за которую нам могут заплатить и тюрьмой. Не боишься, Исхак? — спросил Топорков, отгибая воротник, стоящий колом, и открывая багровое от мороза лицо.
— Три года назад я сказал: «Пойду с тобой, Вана», — и пошел. Зачем обижаешь? — сердито проворчал молодой казах.
Топорков засмеялся и похлопал его по плечу.
— Сердиться не надо. Хотел еще раз предупредить. В ауле живут не только твои братья, там и бай ваш живет. Ты приедешь — спросят, где был. Станешь звать родичей помогать рабочим — ему разве понравится? Он может на тебя пожаловаться приставу. Помнишь, что говорил Антоныч?
— Помню все, брат… — начал Исхак, но яростный рывок поземки засыпал его снежной пылью, и он принялся вытирать рукавицей лицо, отвернувшись от ветра.
Топорков закрылся зипуном и боком пошел вперед. Вскочив на передок саней, он повернулся спиной к ветру и задумался.
Почти три года работал Иван в депо и многое понял за это время. Год назад вошел в подпольную организацию, и что бы ни случилось с ним, не свернет теперь с избранного пути. Тогда, в 1901 году, он организовал забастовку в Караганде, ее сорвали такие, как Евдоким. Топорков ясно представил себе лицо Молотилина, его подобострастный тон при разговоре с Рязановым…
«Да, прав Антоныч, — думал шахтер, — за Евдокимов надо бороться, а не убегать от них, как сделали мы тогда. Нищета их калечит. Хорошо мне одному, а у Евдокима куча детей. Со мной пошел Исхак, а я сам был тогда слеп, как новорожденный щенок… Антоныч говорил, что в России начинается революция», — вспомнил Иван, и горячая радость словно согрела его. О том они расскажут рабочим далекого рудника, те тоже включатся в общее дело…
Спрыгнув с саней — больно мороз кусает, — Топорков размашисто зашагал по дороге, думая о том, как начнет работу на месте.
В Акмолинске пока связываться не с кем. Город купцов, мещан и станичников. Надо сразу же искать попутчиков в Родионовку. Интересно, каков этот Федор, которому он должен передать прокламацию, достаточно ли смел, не испугается ли? Нужно рассказать ему обо всем, что творится в России. Исхак поможет переселенцу связаться с киргизскими бедняками.
…Через пять дней шахтеры добрались до Родионовки.
— Тетка, скажи, где тут живет Федор Карпов? — спросил Топорков, выбравшись из центра села на окраинную улицу.
У своего подводчика он не хотел спрашивать. Не понравился ему этот толстопузый хитрый мужик, всю дорогу пытавшийся выспросить, кто они да куда и зачем едут…
— А вон белая хата, третья отсюда, — ответила молодая бабенка и, когда
«Кто ж таки? Кажись, чужие…»
Войдя через калитку во двор, Иван и Исхак увидели высокого мужика, чистившего навоз. По описанию Антоныча Топорков сразу узнал Федора.
— Бог помочь! — сказал он.
— Спасибо! — ответил Федор, внимательно всматриваясь в нежданных посетителей.
— Степаныча не забыл? — спросил Топорков.
Федор, уронив из рук вилы, кинулся к гостям, потом, вспомнив, ответил: «Как же, помню», — и, радостно поздоровавшись, повел их в дом.
В большой кухне Карповых стоял стан, за которым сидела Аксюта. Прасковья пряла шерсть, а Маша вязала чулок. Путники, поздоровавшись, сняли зипуны. Прасковья вопросительно взглянула на мужа.
— Заезжие, из города, у нас постоят, пока подводу найдут дальше ехать, — ответил Федор на немой вопрос жены и приказал: — Самовар ставьте, люди, поди, замерзли с дороги.
Аксюта кинулась в чулан. Загремело ведро, и вскоре зашумел самовар. Прасковья с недовольным видом продолжала прясть.
«Свои басурманы надоели, а тут еще этих нелегкая принесла, — думала она. — Один киргиз, и другой не краше: зашел в избу — лба не перекрестил».
Топорков подошел к печи и стал греть руки об ее теплый бок. Среднего роста, с худощавым, подвижным лицом, он казался моложе своих тридцати лет. Федору не терпелось расспросить его, но надо было ждать, пока уйдет жена. Хорошо, что суббота, скоро к вечерне зазвонят.
Исхак сел на переднюю лавку недалеко от стана и глядел на Аксюту, не скрывая своего восхищения. Таких ему не приходилось еще видеть.
Пока самовар вскипел, послышались глухие удары о металл. Два года назад родионовцы выстроили деревянную моленную. Не имея права повесить колокол, они на столбе перед моленной прикрепили квадратную железную плиту — по ней стучал медным стержнем дед Памфил, созывая верующих к богослужению.
Прасковья встала и взглянула на дочерей. Маша, отложив вязанье на окно, быстро утащила пряжу в другую комнату. Аксюта, стукнув последний раз бердами, вылезла из-за кросен.
— Собирайтесь в моленную, — подходя к сундуку, приказала Прасковья дочерям.
— Иди с Машей! Аксюта нас чаем напоит, — непривычно строго сказал Федор жене, и она, сердито глянув на него, не посмела возражать.
Когда хозяйка с младшей дочерью ушли к вечерне и гости с хозяином сели за стол, Федор предложил:
— Ну, теперь говорите обо всем и давайте, коль что привезли. Дочка у меня умница, при ней можно.
Не стало село Родионовка «однаковерующим», как мечтали старые родионовцы, уезжая из Приволжья, но все же большинство жителей его старообрядцы. С первыми ударами деда Памфила со всех концов села потянулись к моленной цепочки людей. Возле порога моленной все чинно останавливались. Мужчины, сняв шапки и перекрестившись истово большим крестом, проходили вперед, к алтарю, некоторые становились на клиросах, за ними выстраивались рядами замужние женщины, а девушки сбивались кучей у порога и частенько выбегали на улицу.