Первые шаги
Шрифт:
Потолковав еще с полчаса о своих невеселых делах, шахтеры стали расходиться по местам.
— Вот эти две верхние койки занимайте, они у нас свободны. Тут и жить будете, — предложил Андрей приезжим.
Никто не возразил.
Утром Топорков с Исхаком пошли к штейгеру. Иван, разговаривая со штейгером, присматривался к нему. Невысокий, но крепкий, с добрыми, но сумрачными глазами, смотревшими из-под густых, очень светлых ресниц, штейгер сразу же показался ему простым, свойским и покладистым.
Он пригласил их сесть, разговаривал приветливо. Узнав фамилию
— Твоя фамилия Топорков, моя — Топорнин, почти родственники мы с тобой.
— А может быть, и совсем родные? Хоть ты и начальник, а к нам, говорят, ближе, чем к начальству, — усмехнувшись, ответил Иван.
Исхак одобрительно причмокнул и, спохватясь, испуганно прикрыл губы ладонью.
Топорнин быстро взглянул на них и задумался.
В комнату вошел, чуть прихрамывая, пожилой мужчина с выпученными глазами и широким, лопаточкой, носом, покрытым синевато-красными жилками. В руках он держал плетку. Штейгер недовольно взглянул на плеть и строго-официальным тоном сказал:
— Господин мастер! Вот двое наших новых шахтеров. Поставите их на работу во вторую шахту.
Мастер, бросив косой взгляд на Исхака, возразил:
— Петр Михайлович! Во вторую я поставлю этого, — он ткнул пальцем в сторону Ивана. — Там один нужен. А того, — кивнул на Исхака, — в третью, к киргизцам. Ему же лучше: вместе будут работать и жить…
— Жить мы будем с Исхаком в первом бараке, мы уже там ночевали, — перебил его Топорков.
Мастер побагровел. Сильнее, чем вмешательство в разговор, взбесило его сообщение Топоркова. Киргизец ночевал в русском бараке, а он и не знал!.. Забыв о присутствии штейгера, он заорал на Ивана:
— Как смеешь перебивать мастера?! Будешь еще тут рассуждать…
— А в рассуждениях всяк волен. На то и голова на плечи поставлена, — с вызовом ответил Иван.
Мастер раскрыл рот, но Топорнин резко сказал:
— Вот что, Кривой: кричать незачем, раз ребята нашли себе место, пусть живут вместе. Свыклись давно.
Не смея кричать на смотрителя и чувствуя, что не сдержится, Кривой круто повернулся и быстро вышел из комнаты. Шахтеры переглянулись. Лукавый взгляд Исхака говорил: «Что, брат, не успели поступить, а с мастером поссорились?» Иван в ответ усмехнулся.
— Ну, устраивайтесь, отдыхайте с дороги, а завтра выходите на работу. Товарищи покажут шахты, — предложил им штейгер.
А Кривой вечером строчил очередной донос на Топорнина, разрешившего киргизцу жить в русском бараке. В этом он видел чуть ли не подрыв всех устоев.
Наутро, придя в забой, где уже работал Топорков, и посмотрев на работу нового шахтера, он бросил с насмешкой:
— Хороший шахтер, а с вонючим киргизцем возишься!
— А иди-ка ты подальше от меня! А то здесь тесно, как бы случаем кирка на тебя не сорвалась, — ответил Иван и так посмотрел на мастера, что тот попятился и злобно выругался.
— Смотри, мастер! Чтобы у меня штрафов не было! — бросил вдогонку ему Иван, поднимая кирку вверх. — А то я знал одного любителя штрафов — он так не хромал, как ты, а сразу на карачках ползать
Кривой не выдержал и, пятясь, быстро ушел из забоя. У него от бешенства руки дрожат, но с этим отчаюгой, как окрестил он Топоркова, решил впредь не связываться. Такой может подстеречь где-нибудь вечерком и проломить голову.
Донельзя озлобленный, Кривой спустился в третью шахту и разыскал забой Исхака.
— Ты, косая морда, сегодня же марш из русского барака! — заорал он, поднимая плеть.
Молоденький казах, работавший рядом с Кокобаевым, испуганно сжался.
— Твоя — Кривой, моя — Кокобаев, — повертываясь к мастеру, с сдержанной яростью ответил Исхак. — Плеть убери, ударишь — ответ получишь. Я умею сам бить, а они помогут, — кивнул он на соседей.
Яростный взгляд казаха испугал Кривого не меньше кирки Ивана. «Вон какой дубина, задушит — не пикнешь», — боязливо подумал, торопливо уходя. К Топоркову и Кокобаеву он больше не подходил.
А между шахтеров шли нескончаемые разговоры про храбрость новичков. В казахских землянках певец в песне называл Исхака батыром.
Андрей Лескин вечером озорно кричал в бараке:
— Здорово вы его отделали! Вот это по-нашему! А то не дают сдачи, вот он и расходится…
Красавец шахтер проникся уважением к Топоркову и Кокобаеву. Вся молодежь барака тоже потянулась к ним.
— Подождите конца месяца, он им покажет, почем фунт гребешков, — говорили кто поосторожнее.
Но месяц кончился, и как раз у Топоркова и Кокобаева ничего не вычли по штрафам. У шахтеров стали появляться мысли о том, что от мастеров можно защищаться. Когда об этом заговаривали при Топоркове, он к слову рассказывал про забастовки рабочих, вспоминая забастовку в Караганде.
— Сообща рабочим легче защищаться, — внушал он. — Тогда всего два дня побастовали и то немалого добились. А кабы дальше держались крепко, разве то бы было?
Друзья его уже знали, что они с Исхаком в 1901 году в Караганде работали.
А друзей у них с Исхаком с каждым днем становилось больше. Когда заканчивался рабочий день, Исхака земляки тянули в свои землянки.
— Пойдем, батыр, песню споешь, новости скажешь, — просили молодые жигиты, и Исхак, поужинав, немедленно уходил к ним.
Он рассказывал о рабочих депо, среди которых есть и казахи.
— Русские, казахи — все вместе, мастеров с плетьми нет, казахов не ругают, — говорил он.
Слушатели удивлялись — они никогда в русские бараки не ходят.
— Мы с Ваней друзья, вместе бараке живем, — указывал им Исхак. — Никто из шахтеров меня не гонит…
— Ты балуан [4] ! — произносил кто-нибудь неуверенно, другие, подтверждая, кивали головами.
Исхак смеялся и брал домбру — песне больше верят!
4
Балуан — борец, силач.