Первый человек в Риме. Том 1
Шрифт:
Кабинет выходил на заднюю часть колоннады по одну сторону от больших бронзовых дверей, столовая – по другую. А за ними располагалась великолепная зала – величиной с весь дом Цезаря; она освещалась через прямоугольное отверстие в крыше, поддерживаемое колоннами по углам и вдоль длинных сторон бассейна. Стены художник раскрасил так, чтобы создать иллюзию пилястров, цоколей, антаблементов; между ними шли панели из черно-белых кубов, которые казались объемными, и панели с узором из извивающихся цветов: цвета были насыщенными – оттенки красного, синего, зеленого и желтого.
В ларях, переходивших в роду по наследству, лежали сделанные из воска маски предков Ливия Друза, их очень берегли. На разрисованных подставках стояли бюсты предков, богов, пифий,
Друз этого великолепия не замечал: он привык к нему. К тому же душа его была закрыта для прекрасного, это отец его и дед обладали тонким вкусом и слыли знатоками искусства.
Управляющий нашел сестру Друза сидящей на лоджии. Ливия Друза всегда была одна и всегда одинока. Она даже не смела попросить разрешения прогуляться по улице, а когда говорила, что хочет пройтись по лавкам, брат просто-напросто приглашал в дом целые лавки и торговые ряды, продавцы раскладывали свои товары между колоннами, а управляющий платил за все, что ни выберет Ливия Друза. И если обе Юлии осматривали достопримечательности Рима под надзором своей матери или надежных слуг, а Аврелия постоянно ходила в гости к родственникам и в школу, то Ливия Друза жила, словно в заточении – узница богатства и роскоши, из-за которых ее никуда не пускали, жертва бегства своей матери и ее нынешней свободы.
Ливий Друзе было десять лет, когда ее мать, Корнелия из Сципионов, покинула дом, в котором жила семья Друзов. Ливия осталась в распоряжении отца, которому все было безразлично /он предпочитал бродить вдоль своих колоннад и рассматривать шедевры искусства/, и была предоставлена заботам служанок и домашних учителей, которые слишком боялись власти Ливия Друза, чтобы стать друзьями девочки. Своего старшего брата, которому тогда было пятнадцать, она почти не видела. А через три года после того, как мать ушла следом за младшим братом, Мамерцем Эмилием Лепидом Ливианом, как его теперь называли, Друзы переехали из старого дома в этот громадный мавзолей, и она затерялась на его просторах, крошечная частица в бесконечной пустоте космоса, лишенная любви, общения, внимания.
Когда почти сразу после переезда отец ее умер, ничего в ее жизни не изменилось.
Она не знала, что такое веселье, и если время от времени снизу, из душных, переполненных комнат прислуги, до нее долетал смех, она удивлялась этим звукам, и ей хотелось знать, зачем их издают.
Единственный мир, который она смогла полюбить – мир книг. Потому что ни читать, ни писать не мешал ей никто. Ежедневно она подолгу занималась и тем, и другим. Ее приводили в трепет гнев Ахилла, подвиги греков и троянцев, восхищали сказки о героях, чудовищах, богах и смертных девушках, которых те желали более страстно, нежели бессмертных олимпиек. А когда она сумела побороть ужасный шок от физического созревания своей плоти /ведь никто ей об этом ничего не рассказывал/ ее жаждущая и страстная натура открыла для себя богатство любовной поэзии. Свободно читая как на латыни, так и на греческом, она открыла для себя Алкмана, создателя любовного стиха /так, по крайней мере, говорилось/, и перешла к девичьим песням Пиндара, прочитала Сапфо и Асклепиада. Старый Сосий из Аргилета, который время от времени подбирал и пересылал связки книг в дом Друза, не имел ни малейшего представления, кто будет их читать; он просто полагал, что читает их Друз. Вскоре после того, как Ливий Друзе минуло семнадцать, он начал посылать ей работы нового поэта Мелеагра, очень откровенно чьи стихи полны любви и вожделения. Ливия
Но ей вовсе не стало от этого лучше; она никуда не ходила, никого не видела. В этом доме было просто немыслимо завязать знакомство с рабом, или рабу завязать знакомство с Ливией Друзой. Иногда она знакомилась с друзьями своего брата, но лишь мимоходом. За исключением лучшего друга – Сципиона-младшего. А Сципион – коротконогий, с прыщавым лицом, невзрачный, с какой стороны ни посмотри – ассоциировался у нее с буффонами из пьес Менандра или с отвратительным Терцитом, которого Ахилл убил одним ударом руки за то, что тот обвинил великого героя в соитии с трупом Пентезилеи, королевы амазонок.
Конечно, Сципион не делал ничего такого, что заставило бы вспомнить о буффонах или Терците. Просто в своем истощенном воображении она наделяла эти мужские образы его внешностью. Любимым древним героем Ливий был царь Одиссей /она думала о нем по-гречески, потому и называла греческим именем, а не латинским – Улисс/. Ей нравилось, как блестяще он находил выход из любого положения. То, как он сватался к своей жене и как она потом двадцать лет пускалась на разные хитрости, чтобы избавиться от поклонников, потому что ждала возвращения Одиссея, было для Ливий самой романтичной и счастливой из всех любовных историй Гомера. Одиссея она наделила внешностью юноши, которого она видела всего лишь раз или два на лоджии дома, стоявшего ниже дома Друзов. Это был дом Гнея Домиция Агенобарба, имевшего двоих сыновей; юноша этот не был сыном Агенобарба: их она как-то видела, когда они приходили к ее брату.
Одиссей был рыж, он был левшой /если бы она читала более внимательно и обнаружила, что ноги у Одиссея были слишком коротки, она, возможно, потеряла бы к нему интерес, поскольку короткие ноги считала главным и непростительным недостатком/ – прямо как незнакомый юноша на лоджии Домиция Агенобарба. Юноша был очень высок, широкоплеч, и по тому, как сидела на нем тога, ясно было, что тело у него сильное и стройное. Его рыжие волосы блестели на солнце, голова на длинной шее гордо – царственно – поднята. Одиссей… Даже на расстоянии ясно выделялся орлиный нос юноши. Больше она ничего не смогла различить. Но в глубине души была уверена, что глаза у него – большие, светло-серые: как у царя Итаки. Поэтому, читая страстные любовные стихи Мелеагра, она представляла себя девушкой или мальчиком, которого атаковал поэт, а в роли поэта всегда выступал юноша с балкона Агенобарба. О Сципионе же она думала лишь с гримасой отвращения.
– Ливия Друза, Марк Ливий хочет немедля видеть вас у себя в кабинете, – сказал управляющий, прервав ее мечты: она сидела на лоджии, надеясь снова увидеть рыжеволосого незнакомца.
Конечно, ей пришлось на время оставить свои мечты, она повернулась и последовала за управляющим.
Друз сидел за столом и изучал какую-то бумагу, но как только сестра вошла в комнату, он поднял голову и посмотрел на нее снисходительно и с некоторым интересом.
– Садись, – он указал на стул для посетителей у его стола.
Она села и посмотрела на него спокойно, без тени улыбки; она никогда не слышала, чтобы Друз смеялся, улыбался он тоже очень редко. То же самое и он мог бы сказать о ней.
Немного встревоженная, Ливия Друза заметила, что брат разглядывает ее пристальней, чем обычно. Он как бы пытался увидеть ее глазами Сципиона-младшего – чего она, конечно, знать не могла.
А что… миленькая, – думал он – хоть и невысокая; по крайней мере, ей не передался семейный недостаток – короткие ноги. Фигура восхитительна: полная, высокая грудь, узкая талия, красивые бедра; кисти рук, стопы тонкие и изящные, ногти не обгрызаны. Острый подбородок, широкий лоб, довольно длинный нос с горбинкой. Рот и глаза отвечают всем требованиям истинной красоты: глаза – большие и красивой формы, рот – маленький, свежий, как бутон розы. Густые черные волосы – в цвет глаз, бровей и ресниц – красиво причесаны.