Первый человек
Шрифт:
— Восемь тридцать, — ответил пенсионер.
Отран взял такси до Северного вокзала. Шофер, маленький нервный азиат, постоянно менял ряд и при этом выдыхал воздух сквозь сжатые зубы. От него пахло холодным пеплом и дешевым дезодорантом — тем же, которым пользовался главный надзиратель блока Б в тюрьме.
— Долго работал ночью? — спросил у него Отран.
— Вы последний пассажир! — ответил таксист-китаец и улыбнулся. Его зубы были похожи на клавиши из старой слоновой кости. — Двенадцать часов за рулем — это слишком.
Рядом со счетчиком,
— Остановитесь сразу после светофора. Дальше я пойду пешком.
Такси остановилось перед входом в магазин оптового торговца текстилем па бульваре Мажента. Отрап протянул водителю десятку.
— Мелочи пет?
— Нет.
Водитель взял в руки сумку, и тут же Отрап нанес удар — сильный и точный. Четыреста десять евро! Этого хватит на новые тряпки, спортивную сумку, прическу и хороший отдых.
Убегая, Первый Человек вспомнил, что, несомненно, оставил отпечатки своих пальцев на человеке с улицы Фоли-Мерикур и на сиденье парижского такси. Сейчас он поступил как волки и лисы, которые умеют сбить охотника со следа.
Если собаки не очень глупы, к вечеру они найдут следы, которые приведут их на бульвар Мажента — в отличный тупик.
И тогда настанет очередь его, сумасшедшего. Он будет сдавать карты.
20
Сначала Клерво был только длинной каменной стеной, над которой поднималась островерхая башенка. Напротив — жалкая деревушка, стрельчатая арка ворот, две-три лавки и бар, где скучали местные бедняки. Иногда в этот бар заходили промочить горло родственники заключенных.
— Налево, — пробормотал де Пальма и включил сигнал поворота.
У входа в тюрьму с обеих сторон серой двери висели трехцветные флаги Франции. Они печально свешивались с древков, намертво прикрепленных к тесаным камням стены. Над дверью — треугольный фронтон, казавшийся меньше рядом с новыми длинными черепичными крышами коричневого цвета, которые выглядывали из-за него. Надпись, вырезанная в холодном камне:
— Сейчас я вам открою!
Охранник застегнул верхние пуговицы на воротнике своей голубой рубашки. Когда он говорил, то моргал на каждом слове. На его красноватый лоб падала прядь почти бесцветных белых волос.
— У вас есть оружие?
Де Пальма расстегнул кобуру и отдал пистолет охраннику.
Двор тюрьмы с легким наклоном спускался к зданию в строгом классическом стиле, где размещались администрация, кабинет директора и его квартира. В конце двора — глухая стена с единственной дверью — огромной и тяжелой. За ней — запертый мир великих убийц. Тюрьма строгого режима.
Де Пальма чихнул: в воздухе было что-то едкое. От этого воздуха у него и глаза немного покалывало.
— Вчера вечером заключенные бунтовали, — объяснил охранник. — Пришлось вызывать тюремных
Де Пальме показалось, что костюм стал ему тесен. Два человека, чьи преступления он расследовал, сейчас гниют в этой дыре. Он быстро подсчитал время. Тот, которого осудили первым, сидит взаперти уже почти двадцать лет. Это же целая маленькая жизнь! А что было у него самого за эти годы? Женитьба, развод, тысяча и одно маленькое счастье, женщины. И Ева. Его жизнь кружилась, как водоворот, среди неподвижных существований других людей.
Бежевая дверь открылась, и на пороге возник мужчина лет пятидесяти, с улыбкой на лице, выражавшей искренность и чистосердечие.
— Здравствуйте, майор. Как вы себя чувствуете?
— Хуже, чем снаружи, хотя там холоднее.
— Я вас отлично понимаю!
— Представляю вам капитана Бессура.
Директор тюрьмы пригласил обоих полицейских в свой кабинет, где сохранился старинный письменный стол из цельного дуба. Никаких украшений, даже скромных. Только портрет женщины — несомненно, жены — и табличка перед ним: «Бернар Монтей, директор». Какая строгость! Не зря это место было монастырем до того, как стало огромной клеткой, самой охраняемой тюрьмой Франции.
— Это дело Отрана завело нас далеко, — вздохнул Монтей. — Очень далеко! Мы едва не потеряли контроль над тюрьмой. Заключенные хотели устроить над ним самосуд. — Монтей нажал на кнопку своего телефона и сказал своему невидимому секретарю: — Велите прийти Лоннону.
Через зарешеченный прямоугольник окна были видны покрытые лесом склоны, возвышавшиеся над тюрьмой. Неестественно прямые стволы деревьев были окутаны туманом, словно одеты в плащи. Пришел Лоннон. Он держал руки сложенными перед собой, как во время мессы.
— Мое почтение, господин директор.
Монтей представил своему подчиненному гостей. Надзиратель смутился, и Карим протянул ему руку для пожатия, чтобы ободрить.
— Что именно делал Отран перед тем, как бросился на Моралеса? — мягким тоном спросил он у Лоннона.
Надзирателя, видимо, удивил этот вопрос. Он повернулся к директору.
— Я помню это очень хорошо. Он читал журнал «История».
— Хорошо. А что именно читал — я хочу сказать, какую именно статью из журнала?
— Специальный номер, посвященный доисторическим временам.
— Говорил он что-нибудь?
— Да.
— Вы помните, что именно?
— Он сказал: «Вот он, знак».
— Знак! — удивился де Пальма.
— Именно так! — ответил Лоннон и покачал головой. — Такое не забывается!
Де Пальма не стал обращать внимание на волнение охранника, а повернулся к директору и спросил:
— Можем мы взглянуть на его вещи?
— Разумеется, да, — согласился тот, встал и указал на две коробки, стоявшие на полу. — Все его вещи здесь. В левой коробке одежда, мы передадим ее полиции. В правой — книги и безделушки. Одежду мы обыскали много раз, в ней нет совершенно ничего.