Первый/последний
Шрифт:
Но я не собираюсь подкатывать или, не дай Бог, выяснять отношения.
Влезаю на спинку сломанной лавочки у подъезда, втыкаю в темноту за деревьями и дышу ртом — ощущение, что горлом вот-вот пойдет кровь, изрядно напрягает, впрочем, в этом нет ничего нового: именно так наружу прорывается желание заорать.
Наваждение, будто пару секунд я держал в руках самое дорогое, что есть на этом свете, все еще обжигает ладони, но постепенно остывает и сдает позиции привычному одиночеству.
Я и сам не знаю, как пропустил от нее этот удар. Но,
Ее внимания я не достоин. Чувак без планов на будущее, без друзей и привязанностей, с приводами в ментовку и бардаком в мозгах ей точно не ровня.
Только вот приложила она меня по иной причине.
Так уж вышло, что я произвожу впечатление потасканного бабника, зацикленного на сексе и не способного думать головой. Девчонки либо неправильно считывают сигналы и лезут с недвусмысленными намеками, либо презирают, как эта... Эрика.
Ее имя стеклом хрустит на зубах.
Жестокая ирония заключается в том, что кроме Энджи у меня никогда никого не было. И грязная возня, именуемая близостью, не вдохновит на подвиги, даже если перепих предложит Мисс Мира.
Не спорю: я страдаю заслуженно. Однако перед Эрикой отчего-то очень хочется оправдаться.
— Я же... нормальный. Слухи — на то и слухи, детка, ты просто неправильно их поняла...
Да, я равнодушен к чужим проблемам. Но это потому, что свои не вывожу.
Кнопка и не рассчитывала на любовь — не в моих правилах давать людям ложные надежды. Когда находились силы и время, я честно был хорошим другом: старался ее выслушать, приобнять, рассмешить. Только вот... сил и времени на такую роскошь, как дружба, оставалось катастрофически мало. Кнопка добивалась от меня не романтики, а искренности, но я бы на пушечный выстрел не подпустил ее к своему дерьму.
Но я оберегал ее и по-своему любил, и сейчас за ее прощение сожрал бы тонну земли.
***
Мышцы горят от выжигающего их адреналина и дурной потребности в нагрузке, но дорога на танцпол «Черного квадрата» для меня теперь закрыта.
Прошу таксиста тормознуть у полубыдляцкого рестика с пафосной золотой вывеской, озираясь, ковыляю через весь темный зал, плюхаюсь на потертый кожаный диван в самом дальнем углу и, под тяжелыми взглядами местных завсегдатаев, надираюсь так, что немеет лицо.
А потом, шатаясь, бреду вдоль каких-то гаражей и заборов с колючей проволокой, падаю на кочках и в кровь сдираю коленки. Окончательно выбиваюсь из сил и останавливаюсь передохнуть под еще живым одиноким фонарем.
Где-то далеко, в лабиринтах ночного города, сигналят машины, скорбят мои бывшие друзья и видят сны прекрасные синие глаза...
Сверху вниз в молчаливой тоске взирают окна офисного здания. Подбираю увесистый обломок кирпича и, размахнувшись, запускаю в самое ближнее — стекла звенят, разбиваются вдребезги и искрами оседают на поросшем мхом асфальте возле моих убитых вэнсов.
Я всем сердцем желаю, чтобы из-за ржавых ворот выскочил злобный сторож и вломил мне по зубам,
На это заброшенное строение всем давно пофиг. Так же, как и на меня.
Невидимый поводок все сильнее впивается в шею. Пора завязывать с бессмысленными мечтами.
***
В теплом салоне такси я вдруг понимаю, где видел этот ледяной взгляд.
...Пьяный вечер, раздолбанная «Газель» Фимы, эйфория, хохот, реки пива...
Это та самая москвичка, приезда которой с энтузиазмом ждала Дина.
Враждебность Эрики основана не на слухах — она тоже винит меня в нелепой гибели Кнопки. И шансов на то, что когда-нибудь я восстановлю в ее глазах свое честное имя — даже не ноль, а все минус двадцать.
Здоровая злость сменяется усталостью. Расплачиваюсь с бомбилой наличкой, хлопаю передней дверцей и пролезаю под опущенным шлагбаумом. Миную спящую парковку и сияющий холл, выхожу из лифта и, с трудом нашарив в кармане ключи, заваливаюсь в квартиру Энджи.
Почти два часа, я стараюсь не создавать шума, но в спальне включается тусклый светильник. Анжела выплывает из полумрака — в крошечном махровом халате и с бокалом вина. Теплая, понятная, податливая и неизбежная, как смертельная болезнь...
— Зализываешь душевные раны? — киваю на выпивку, и жесткая рука Анжелы обвивает тело, как змея.
— Я тебя не ждала, — хрипит Энджи и усмехается: — Хотя нет, ждала. Ни на минуту не сомневалась, что ты придешь.
Она тянется губами к моим губам, пиявкой присасывается к ним, и незажившую ссадину пронзает острая боль. Почуяв кровь, Энджи заводится, стонет и хватает мое запястье, но обнаруживает на нем повязку и дергается.
— Это что? — ее щеки вспыхивают и покрываются пятнами.
— Мне правда нужно объяснять?..
Анжела оставляет бокал на полке у зеркала, нервно заправляет за уши светлые локоны и обрушивает на меня ураган отборного мата, рычания и прерывистых вздохов:
— Как ты можешь принимать такие решения, чертов идиот?! Ты же понимаешь, что без тебя меня не станет?
Она плачет. По-настоящему. В ее сонных глазах я вижу реальный испуг.
— Прости, Энджи, — я шагаю к ней и, поймав за затылок, прижимаю к себе.
— Не смей. Ты даже думать об этом не имеешь права!.. — Я всего лишь хочу тепла и участия, но Энджи не унимается и запускает холодные руки под рубашку. — Отморозок. Эгоистичная мразь. Шакал. Ублюдок...
Она расстегивает мой ремень, опускается на колени, и меня накрывает вязкая, непроглядная тьма.
***
...Привычка, зависимость, вина, разрядка...
И одуряющая пустота.
Падаю на обтянутую шелком подушку и перевожу дыхание. Кровь отливает от висков, тошнит от себя, от произошедшего, от Энджи... Она целует меня в шею, отворачивается и засыпает, а я остро осознаю, что снова близок к побегу с этого гребаного тонущего корабля.