Первый/последний
Шрифт:
«Ты — мой последний. Без тебя меня не будет...»
В прошлом году, когда я проболтался Энджи, что хочу на свободу, мне пришлось выбивать из ее рук кухонный нож.
Я смотрю на ее тонкие плечи в тусклом свете ночника и борюсь с желанием крепко обнять и заорать от ужаса. Мне жаль ее, я готов взять на себя вину за что угодно, но... также готов лезть на стены от безысходности. Без клуба, без тусовки, без возможности отвлечься со всех сторон подступает кромешный ад.
А я даже сдохнуть не могу без ее разрешения.
...— Эх,
Вглядываюсь в глубину комнаты и вдруг... вижу Кнопку. Она сидит у резного комода Энджи и накручивает на палец шнурок просторного серого худи.
Я знатно офигеваю:
— Ты жива?! Это был розыгрыш, да? Какого черта? — Сажусь на край кровати, и от радости жжет глаза.
— Это не розыгрыш. И я не жива! — отрезает Кнопка. — Прикройся, по*нозвезда. Мне немного неловко.
Стушевавшись, заворачиваюсь в одеяло и глупо улыбаюсь. Неясная тревога никак не оформится в мысль, и я несу чушь:
— Хорош заливать. Призраков не бывает. Признавайся, как ты пролезла сюда?
Кнопка задумчиво барабанит ногтями по белому пластику и пожимает плечами:
— А я и не призрак. Может быть, твоя совесть, хотя, ты не помнишь, что это такое... Или — твое подсознание. Сам выбирай.
Я прислушиваюсь к себе.
Абсурдность нашего разговора, духота и тяжесть в груди слишком странные — точно такие же, как при встрече с отцом, когда тот восстает из мертвых, является во сне и раздает свои зашифрованные напутствия. Но Кнопка реальна, почти осязаема, ее присутствие в комнате явственно ощущается.
Меня берет оторопь: она видит, что я только что переспал с Энджи, но нисколько не удивлена...
— Говорят, ты ищешь моего прощения, иначе не вывозишь, да?.. — в привычной манере издевается Кнопка и возводит очи к светлеющему потолку, — Что ж. Могу подкинуть одну идейку...
Я хватаюсь за ее фразу, как за последнюю спасительную соломинку. На лбу проступает липкий холодный пот, руки дрожат.
— Сделаю все, что скажешь, Дин. Только прости меня...
— А если я скажу, что придется проехать четыре остановки с голым задом?
— Окей. Прямо сейчас? — я выискиваю на полу штаны, и Кнопка констатирует:
— Автобусы еще не ходят. Поздравляю, аристократ, ты дебил!
Утонув в черной яме скорби, я едва не забыл о специфическом чувстве юмора Кнопки. Смеюсь над собой, и горячие слезы катятся по щекам.
— Нет уж, так легко ты не отделаешься. Будем насаждать любовь к жизни насилием, — вздыхает она и вдруг повышает голос: — Для начала ты поможешь одной девочке с большими проблемами.
— Кто это? Как я должен ей помочь? — я тоже кричу; силуэт Кнопки подергивается голубой дымкой, становится прозрачным и исчезает, и до слуха долетают последние слова:
— Эрика. Ты присмотришь за ней. Будешь рядом. Исполнишь все, что она попросит. Станешь
Выныриваю в реальность, задыхаюсь от слез и судорожно стираю их ладонями. Вылезаю из-под одеяла и, прихватив одежду и рюкзак, тихонько ухожу.
Мне до чертиков стыдно, что Кнопка застала меня здесь, надо было оставаться у Князя.
Вызываю к парковке такси и полной грудью вдыхаю холодный предрассветный воздух. В глазах темнеет, по телу прокатывается ледяной озноб и растекается болезненный жар.
***
Глава 14. Эрика
Будильник срабатывает внезапно и неотвратимо, как сама судьба.
Послушно поднимаюсь с дивана и, чертыхаясь, плетусь в душ. Прихватив в комнату пиалу с чаем и бутерброд, обматываю полотенцем мокрые волосы, устраиваюсь у окна, наношу на бледное лицо тон и крашу ресницы.
В памяти то и дело вспыхивают желтые огоньки гирлянд, тесная кухня и растерянная улыбка Влада. Его горячие пальцы, на миг обхватившие плечо, магнетическое тепло и аромат волшебного парфюма.
Дыхание сбивается, и я бросаю отражению в зеркальце суровый взгляд.
Влад волнует меня, и это плохо. Это значит, что я подпадаю под его морок. Не для того я сбегала от упыря Кости, чтобы вляпаться в зависимость от какого-то пустого, подлого и циничного ушлепка, и я даю клятву:
— Этого никогда не случится. Ради памяти Кнопки я даже близко к нему не подойду.
Орхидея на подоконнике одобрительно кивает фиолетовым цветком.
***
Со звонком обгоняю нескольких знакомых ребят — те молча бредут по темному коридору, былой непринужденности в их общении нет и в помине. Вчера этот парень — вроде бы Миша — увлеченно целовался с брюнеткой Таней, а вот эти двое — Алина и Ник — прямо перед моим носом захлопнули дверь ванной и задвинули изнутри шпингалет.
Я со странным воодушевлением вхожу в аудиторию и спешу к своей парте, но обнаруживаю, что соседняя — пуста, и пальцы чуть крепче сжимают лямки рюкзака.
Что ж. Наверное, мальчик отлично вчера оттянулся, кого-нибудь снял и не смог явиться на учебу.
В разгар первой пары оживает групповой чат: туда сыплются фото со вписки. На нескольких кадрах виден Влад, и их я зачем-то их увеличиваю и пристально рассматриваю.
В груди засел острый осколок стекла — мне не дает покоя его отсутствие.
Я корю себя за резкость — каким бы он ни был придурком, его... сломленность... вылезает из каждого взгляда и каждого жеста.
Стоит окончательно признать: несмотря на отвратительную подноготную, он красивый — то бишь обладает тем самым набором черт, который запускает восторг в душе смотрящего на него человека.
А... какой кажусь я?
Я не знаю.
Чопорной, скучной, старомодной, осторожной?..
Все это — мимикрия под предпочтения Кости. Но я понятия не имею, кем являюсь на самом деле и кем могу быть.