Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
Майским днем прибыл на станцию состав празднично размалеванных пассажирских вагонов. Советская власть на колесах приехала! Караульную роту подняли «в ружье», вывели к вокзалу, где высился свежесколоченный деревянный помост с лесенкой. Красноармейцам приказано было оцепить площадь.
Кузьме Голоперову не повезло. Его отделение оказалось в дальнем конце площади, за толпой, возле забора из толстых плах. Вольные люди, не только детишки, но и солидные мужики, укрепились по всему забору, как куры на насесте, а солдату с винтовкой седлать забор вроде бы не к лицу. Кузьма тянулся
Узнал его сразу, едва он вместе с другими поднялся на помост. Начальство грудилось кучкой, а Калинин сей на край, свесил ноги в сапогах, достал кисет.
– Где? Который?
– шумели в толпе.
– Высокий? Или тот, что с пузом?
– Козью ножку клеит, этот самый и есть, - пояснил Голоперов.
– Будя брехать!
– ощерился на него с забора здоровенный мужик: рубаха расстегнута до пупа, а голову греет облезлый лисий малахай.
– Сам брешешь!
– беззлобно огрызнулся Голоперов.
– Натурально Калинин, который с цигаркой... Сейчас объявят.
Верно - объявили. Лисий малахай уважительно глянул на Кузьму:
– Мотри, знат!
– А ты думал, рязань косопузая!
В толпе то и дело поднимался шум, раздавались выкрики, и тогда Калинина совсем не было слышно. Но вот народ постепенно присмирел, да и голос выступавшего зазвучал громче:
– Затем надо обратить внимание, что в Совете часто много бывает членов. Раньше волостью управлял старшина, писарь, иногда бывал помощник писаря, а теперь у нас в Совете бывает до пятнадцати человек служащих, и ясно, что волостям трудно содержать такое количество людей; и вот надо позаботиться их уменьшить.
– Верна!
– крикнул лисий треух.
– Еще бы не верно!
– сказал Кузьма.
– Хозяйственный мужик работает, а лодыри в начальство лезут.
– Не мешай слухать!
– Затем, - продолжал Калинин, - не бывает ли у вас каких-нибудь незаконных конфискаций, арестов, незаконных распоряжений? Может быть, члены исполкомов для собственной надобности берут продукты или занимают квартиры?
– Сколько угодно!
– крикнул кто-то в толпе.
– Кто хошь мужика грабит!
– поддакнул Голоперов.
– Вот, товарищи, все такие заявления будут сейчас мною приняты, и сейчас же будет то или иное решение, а если дело сложное и сейчас решить нельзя, то, когда приедем в Москву, там разрешим...
После этих слов народ разволновался и долго не утихал. Кузьма лишь урывками слышал слова Калинина про мобилизацию, про дезертиров, про твердые цены на хлеб. Постепенно шум утих.
– Конечно, много сейчас у нас непорядков; конечно, наши люди плохо со всем справляются. Никто не станет спорить, что дворянство умнее нас: оно десятки, тысячи лет училось управлять; они учились в университетах, ездили в иностранные государства, в их распоряжении были все лучшие бухгалтеры и конторщики; они были окружены полицейскими. А бедняк чувствовал этого полицейского: он выходил из полиции с такими же помятыми боками, как теперь - гораздо реже - выходит из милиции богач. Конечно, могут сказать, что и теперь Советская власть мнет бока иногда и бедным...
– Правда!
–
– Всех лупит!
– заорал Кузьма.
– Оглушил, цыц!
– осадил его мужик в лисьем треухе.
Калинин поднял руку и продолжал:
– Но мы... изживем это. И вы знайте, товарищи, что как к мешку с деньгами примазывается всякая сволочь, так примазываются и к нам: записываются в коммунисты, иные даже записываются со злым умыслом. Бывает, что Колчак посылает своих чиновников-шпионов, которые записываются к нам, поступают на службу и предают нас. В Казани, например, арестовали семьдесят человек, которые сидели и доносили все Колчаку...
На Кузьму словно повеяло ледяным ветром. Ишь куда речь загнул! До всех добираются! Голоперов искоса оглядел соседей, людей на заборе. Никто не обращал на него внимания. Мужик в малахае слушал Калинина истово и напряженно: из-под рыжего меха текли на лоб струйки пота.
– Ведь что такое, товарищи, коммунист? Коммунистами называются люди, которые желают лучшего будущего для крестьян и рабочих; в коммунисте крестьянин должен найти культурного и бескорыстного человека, который все свои интересы ставит на задний план, стараясь улучшить жизнь его окружающих. Коммунисты должны быть примером для всех других. Конечно, все люди грешны, и коммунист иногда выпьет, но чтобы выпивши ходить с нагайкой или заводить драку - такие вещи не допускаются, и из всех партийных ячеек такие коммунисты выбрасываются вон.
Калинин не на шутку разгорячился. Снял пиджак, стоявший рядом военный бережно принял его.
– Уже и теперь мы видим, как понемногу все налаживается, сама власть становится лучше и лучше, примазавшихся мы выкидываем, и общими усилиями рабочих и крестьян эту телегу - большую телегу, товарищи, - мы вытащим, и не только вытащим, а и хорошо наладим, наладим непременно, потому что крестьяне и рабочие принимают большое участие во всей этой работе.
– А кто в ней ездить-то будет, в этой телеге?!
– крикнул Кузьма.
– Чего шипишь, змея подколодная!
– гаркнул на него мужик в малахае.
– Под замок захотел!
Кузьма счел за лучшее убраться подальше. Протолкался к отделенному командиру, сказал:
– В сортир побегу, что-то живот скрутило.
– Поменьше бы щавеля жрал, - буркнул отделенный.
– Иди уж...
Кузьма послонялся вдоль перрона, разглядывая плакаты на вагонах. Из дальнего вагона молодые ребята в новых гимнастерках вытащили тючки, связанные бечевкой, принялись раздавать людям листовки.
– Товарищ красноармеец, обращение возьмите!
– Я, что ли? Это всегда с удовольствием.
– И своим приятелям передайте.
«Как бы не так! Помощничка подыскали!» - усмехнулся Кузьма. Однако сам прочитал листовку внимательно - она была необычная:
«К вам обращаюсь я, кровью спаянные друзья, рабочие, крестьяне и красноармейцы!
Мы, русское рабоче-крестьянское правительство, всегда заявляли и заявляем, что не хотим войны. Мы мирно стали строить нашу социалистическую избу, основали фундамент, возвели стены и хотим завершить крышу, а эту новую избу нашу поджигают.