Первый выстрел
Шрифт:
— Ай-ай, — говорили они, — не такое теперь время, чтобы покупать. Да разве это товар? Так… дешевка, печки подтоплять…
Юра очень обижался и удивлялся, почему же, если им не нравится, они не уходят.
— Сбивают цену! — объяснила Ганна.
Мать продавала вещи за бесценок, дарила, оставляла на хранение или просто бросала. Юра волновался. Мама отказалась взять в Судак его коллекции минералов, старинных черепков и монет, птичьих яиц и чучел. Юра совал их в корзины, а мама выбрасывала. Он умолял маму не оставлять здесь
— Не глупи! Ведь ты уже большой, должен понимать!..
Прощанье с собаками, которых он оставлял на попечение Тимиша, было наполнено поцелуями, объятиями и слезами. Самое ужасное, что все трое увязались за ними на станцию. Тимиш и Хома взяли собак на поводки и привязали к деревьям. Собаки рвались и скулили. Юра вытирал глаза кулаком.
В Эрастовке благодаря любезности давнишнего знакомого- начальника станции — кое-как удалось погрузиться в переполненный вагон. Зато в Синельникове они не смогли даже близко подойти к поезду. Сотни людей с мешками, ругаясь и напирая друг на друга, ринулись к подходившему составу. Толпа штурмовала двери вагонов, люди лезли в окна, карабкались на крыши.
Выручила Ганна. Она встретила на станции своего знакомого, пошепталась с ним, познакомила с Юлией Платоновной. И ночью он повел их по станционным путям. Двое провожавших и носильщики несли вещи. Шли долго, пролезали под товарными вагонами. Наконец пришли к пассажирскому вагону, одиноко стоявшему на дальнем пути. В нем уже были люди. Все же удалось отвоевать две полки.
Юра заснул, а когда проснулся, заслонил глаза от яркого солнца. Вагон все еще стоял. А народу! Сидели не только на скамейках, но и в проходах, на мешках, чемоданах, корзинах.
Перед мамой стоял со шляпой в руках пожилой человек и строго говорил:
— Сударыня, мы не просим жертвовать. Мы требуем вашего равноценного участия в складчине. Надо «подмазать», иначе наш вагон не прицепят к поезду. А чтобы у вас не возникало сомнения, что все деньги будут переданы по назначению, вот еще один представитель от пассажиров нашего вагона. Мы взаимно контролируем друг друга.
В «представителе от вагона» все было длинным: и рост, и узкое лицо, и длинные, до плеч, волосы, и нос, и свисающая чуть не до колен черная бархатная рубаха, и даже ногти на руках, особенно на мизинцах. «Длинный», как про себя его прозвал Юра, тоже просил «гражданку» не задерживать вагон, потому что «не подмажешь, не поедешь».
Мать разволновалась, отвернулась и откуда-то достала черный шелковый мешочек.
— Вы шутите, сударыня! — гремел сборщик. — Вас четверо!
Мать смутилась, повторяла: «Я не при деньгах». Юра знал, что это так. И все же пришлось добавить.
Длинный схватил деньги, но сборщик отобрал их, опустил в свою шляпу. И они двинулись дальше.
Юра слез с верхней полки и пошел с ними. Интересно!
Бородатый дородный купец в поддевке, когда его попросили сделать взнос,
— Это можно, конешно, с нашим удовольствием…
Он начал хлопать себя по карманам, потом прикрикнул на одутловатого сына-подростка:
— Санька, нечего мух ловить, давай кошелек с дорожными деньгами! Живва!
Взяв кошелек, он порылся в нем и протянул пятерку.
— Да вы что? Вон женщина с детьми сорок дала. А у вас небось тысячи! Видно пана по халяве…
— А ты считал? Ты наживи их, деньги-то, тогда и считай свои, а не чужие!
Купец вытащил из-за пазухи толстый бумажник, долго шуршал в нем пухлыми пальцами и сунул сборщику еще десятку:
— На! Давитесь…
— Просим повежливее! — крикнул Длинный.
— Жмот! — возмущенно бросила Ганна, взглянув на группу курящих солдат.
— Эй ты, шкура! — спокойно и лениво сказал бородатый солдат. — Не дашь сотни — вытряхнем!
— Это как же понимать? Грабеж?
— Ребята, а ну сюда!
— Да нате, нате! И пошутить нельзя!
Давали все по-разному. Деньги собирали несколько раз. Наконец вагон прицепили к поезду.
Юра томился. Эх, доехать бы поскорее до моря! Высунувшись по грудь из окна вагона, он часами вглядывался в горизонт — не блеснет ли Черное море? Но за окном плыла все та же степь. Степь с отарами овец или бескрайние поля пшеницы, кукурузы. А моря все нет… Когда же? А колеса стук-стук, стук-стук…
Юра заснул стоя.
Его разбудил мамин голос:
— Зову, зову… Иди поешь.
— Не хочется.
Длинный стал рядом и сказал:
— Вон там, в степи, бегают страусы, бизоны, зебры, дикие лошади… Ездят верхом на верблюдах. А в садах фазаны и павлины.
— Где? — обрадовался Юра и высунулся из окна почти по пояс.
— В имении Фальц-Фейна «Аскания-Нова», за горизонтом. — Там собраны животные из Африки, Австралии…
— За горизонтом!.. — с огорчением протянул Юра.
Длинный стал расспрашивать, куда они едут. Где отец? Какой партии мама сочувствует?
— Мама пока беспартийная. Но папа и я за революцию. А вы какой партии?
— Я? Кавэдэ. Не понимаешь? «Куда ветер дует». Это, брат, самая хитрая партия. Смотрю на жалкий род людской, усмехаюсь и не смешиваюсь с суетной толпой. Лишь бы мою свободную личность не трогали. А ты, видно, юноша толковый.
Длинный прикурил у солдата и ушел. Юра был очень доволен, что его назвали «юношей».
Поезд остановился на маленькой станции среди плоской степи. Юра вышел погулять. Здесь море напомнило о себе ракушками. Их было много. Небольшие, желтые, белые, розовые, они устилали все пути возле станции.
Юра набрал их полные карманы, даже ссорился из-за них с другими мальчишками, выскочившими из вагонов. А здешний паренек насмешливо сказал:
— Тю на вас, дурни! Откуда вы такие? У нас из ракушек дома строят!