Первый выстрел
Шрифт:
— Пронесло! — и засмеялся так, как только он один умел смеяться.
И все засмеялись и заговорили. А паровоз мчался, и на каждой станции ему открывали семафор.
— Когда есть рабочая солидарность, революции — зеленая улица! — сказал Палей.
Глава VI. ИЗГНАНИЕ
1
В гимназию друзья ехали на трамвае. Молчали.
— Винтовок не брали, — напомнил Юра на остановке. — Пошли гулять
Идти через кухню или парадным ходом? Храбро пошли парадным. Пансионеры строились на обед. Они сбежали в раздевалку, разделись. И когда мимо проходил их класс, подстроились и заняли свои места за Заворуем.
— Где были? — прошипел тот. — Почему грязные?
Они ответили, как условились.
После обеда Рыжий повел их к инспектору. Матрешка сидел за столом. Увидев их, он встал, всплеснув ручками:
— Что за вид, что за брюки, обувь? Где валялись, где ночевали?..
— Пусть они ответят, почему их шинели вымазаны углем! Как у кочегаров. В пролетарии записались? Это теперь модно… — вмешался Рыжий и добавил: — Надо бы их допрашивать поодиночке.
Юру выслали в коридор, и, пока он ждал, в комнату прошел директор. Через полчаса вышел Петя, красный и заплаканный. Вызвали Юру. Он стал у двери.
— Я не потерплю анархии в моей гимназии! — закричал директор, остановившись перед ним. Руки он держал за спиной и часто приподнимался на носках, его голова вросла в квадратные плечи.
— Я… — начал Юра.
— Молчать! Как стоишь, негодяй! Большевик! Против правопорядка? Распустились! — У директора на боку позванивала шпага. Он почему-то был в парадном мундире.
Юра стоял ни жив ни мертв.
— Никаких оправданий не принимаю! Можешь идти!
— Я больше не буду! Никогда! — громко произнес Юра.
— A-а! Не будешь? Да как ты смел?! Кто подговорил? Назови фамилии! Чистосердечное раскаяние уменьшает вину. Говори! — требовал директор. Лицо его побагровело.
Юра молча стоял, наклонив голову и уставившись глазами в пол.
— Что-о! Заговор молчания! Да ты понимаешь… Нам известны ваши выходки в трамвае! Повязки «Рабочая гвардия». Значит, это были вы?! Бандитизм! Большевики! — Директор, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, двинулся на Юру. — Вон из гимназии, вон!
Матрешка забежал вперед и что-то почтительно сказал по-немецки.
— Да-да. Весьма разумно… Пошел вон из комнаты! Одумайся! — вдруг сказал директор. — Даю тебе срок — два часа.
Юра ушел в репетиционный зал. Все его спрашивали. Он отвечал односложно.
Феодосий Терентьевич подозвал его жестом и тихо сказал:
— Вот вам книга. Почитайте! Успокойтесь. Книгу не давайте никому!
Юра развернул перед собой учебник, выдвинул ящик стола, положил в него книгу, чтобы можно было читать, а когда надо — захлопнуть ящик.
«Овод», — прочитал он заголовок. — Почему я должен читать о мухах?» Но все же раскрыл книгу. А потом так
Возвращая книгу Феодосию Терентьевичу, он не из вежливости, а по-настоящему благодарил.
Тот взял книгу и сказал:
— Не хочу вас огорчать, но нет ли у вас в городе влиятельного знакомого, с мнением которого директор бы посчитался?
Юра назвал было Бродских, но тут же осекся. Потом вспомнил Дмитро Ивановича, но теперь уже Феодосий Терентьевич возразил:
— Директор — член черносотенного Союза Михаила-архангела. Даже партия кадетов для него слишком революционная. Вряд ли его убедит человек столь левых взглядов, как Дмитро Иванович.
Юра вспомнил о Палее, о дядьке Антоне. Ну, это большевики! Их лучше не поминать. Оставался один только папа.
На следующий день во время второго урока Рыжий вызвал Юру из класса и повел к инспектору.
— Здравствуйте, Сагайдак! Садитесь! — Матрешка улыбался и потирал ручки.
Юра осторожно сел на краешек стула и обрадовался — кажется, пронесло.
— Я всегда рад встретиться с отличным учеником, пятерочником. За ваше поведение вам надобно поставить четыре, а я поставил пять! — Матрешка протянул с улыбкой табель за третью четверть.
Юра ничего не понимал: ведь четверть еще не закончилась и им никогда табели не выдавал инспектор. Расточая похвалы, инспектор объяснил ему, что так как родители Сагайдака просрочили взнос платы за право обучения, то Юрию Сагайдаку придется поехать домой.
— Я напишу!
— Нет! Мы уже приняли решение…
— И можно остаться дома до конца пасхи?
— До осени… Вы не понимаете? Объясню. Вы исключены из гимназии за невзнос платы. Пропущенные дни создадут в ваших знаниях непоправимый пробел. Поэтому поезжайте домой, отдыхайте, веселитесь, а уже осенью, когда ваши родители уплатят соответствующий взнос, вернетесь в гимназию.
— Ведь скоро отпустят на лето. Кроме того, я вернусь с деньгами еще до каникул, — продолжал настаивать Юра.
— Пересматривать решение об исключении мы не будем. Мотив единственный — за неуплату. Вот вам железнодорожный билет. Поезжайте сегодня же. Поезд в четыре часа дня… Надеюсь, вы обойдетесь без трамвайных эксцессов и не будете «грабить буржуев», — уже без всякой «сладости» добавил инспектор.
Когда Юра спустился в раздевалку, там появился Рыжий. Он приблизился к Юре, молча снял с его головы фуражку и, поджав в странной улыбке губы, вырвал «с мясом» гимназический герб с околыша. Так же молча он вновь напялил фуражку по самые уши на Юрину голову. На голубом сукне околыша темнела некрасивая, взлохмаченная дырка.