Пещера Рыжего монаха
Шрифт:
Лоуа покачал головой.
— Плохо мы о нем думали — вон как все не просто, оказывается. Ну, а теперь о главном: ты уверен, что выследил, куда монахи ценности спрятали?
— Да, — твердо сказал Федя.
— Можешь рассказать все подробно?
Поначалу Федя был скован, но потом освоился и говорил связно, с увлечением. Передал со слов Василида о том, что произошло в монастыре, а затем о вывозе сокровищ и о событиях в горах, которым сам был свидетель. Председатель и чекист слушали внимательно, иногда прерывая вопросами.
Когда
— Видал, какие дела под боком творились?
— Да-а, кто бы мог подумать…
Председатель спросил Федю:
— Так ты сам видел, как монахи груз в пещере прятали?
— Нет, этого момента не дождался: если бы я остался, то себя обнаружил бы. — И Федя снова рассказал, на этот раз подробно, о последних минутах перед тем, как потерял сознание.
— Повезло тебе с этим Рыжим монахом…
Эшба достал из планшета карту и карандаш.
— Давай, друг, нарисуй дорогу от Медвежьей горы до пещеры.
Склонившись над тумбочкой, Федя, как мог, обозначил свою дорогу. Указывая на плато, он сказал:
— Это место называется Урочищем Больших Камней. Я от охотника позднее все названия узнал. Подниметесь на плато и пересечете его прямо на север. Когда выйдете к обрыву, увидите долину. На противоположном склоне — пещера. Там ручей с горы падает, так от него слева. Запомните: слева от водопада.
— Понятно, — сказал Лоуа. — Ты, я вижу, заправский кладоискатель. Сам, небось туда хотел бы вернуться?
— Я бы пошел, да отец не позволит.
— Верно. Выздоравливай, твоей славы не убудет. Кстати, как это в голову вам пришло охотиться за ценностями?
— Сначала в крепости клад искали… ну так, для забавы. Потом Василид про монастырские ценности рассказал — стали к обители приглядываться. А когда про декрет узнали, то поняли, что дело нешуточное. Так и случилось… А что вы теперь будете делать?
— Экспедицию в горы снарядим из представителей ПОМГОЛа, охрану дадим. Так ведь? — спросил он, обернувшись к чекисту.
— Конечно, не медля.
На прощание Лоуа сказал:
— Твоей удаче можно позавидовать, если забыть, во что она тебе обошлась. Выздоравливай. Только вот что: обо всем, что случилось, прошу помалкивать, иначе можешь делу повредить.
Они пожали Феде руку и вышли.
Этот визит наполнил его гордостью. Но вот он вспомнил о послушнике, и сердце у него снова заныло. Прошло еще томительных полчаса, как за дверью послышался топот и в комнату влетел Аджин. Вид у него был ликующий.
— Нашелся! — еще с порога крикнул он. — Живой. Только худой, как щепка, и ненормальный немного: не хотел идти и плакал. А чего плачет — сам не знает.
— Где он сейчас?
— Здесь, его доктор смотрит.
— Что с ним случилось?
— Не знаю, доктор меня прогнал.
Вошел Иван Егорович:
— Крутую же вы кашу заварили. Дай бог расхлебать. Ну да ладно,
— Мне бы с Василидом поговорить…
— Ему пока не до бесед. А через день-два встанешь на ноги, навестишь его.
Оставшись один, Федя стал перебирать новости, которые сообщил ему Аджин. Разгромили белогвардейцев, что в горах прятались и готовились к мятежу. Вот здорово!
Федя не подумал, что в разгроме мятежников есть и его доля участия, — ведь это он сообщил в ревком о световой сигнализации монахов, и Эшба со своими помощниками, наблюдая за этими сигналами, своевременно узнали о готовящемся контрреволюционном заговоре.
Вечером Иван Егорович зашел за сыном. Облачившись в принесенную им одежду, Федя подивился своей худобе — все висело на нем, как с чужого плеча.
Тинат ждала их к ужину. На радостях она расплакалась.
— Как я соскучилась, пусть я умру! — сказала она.
Последующие дни Федя был под ее надзором. Впрочем, большой необходимости в этом не было, так как возле мальчика, согласно ачапчара [61] , почти все время находился Тагуа. Он приходил в начищенных до блеска сапогах, с туго закрученными усами.
61
Ачапчара — абхазский обычай, согласно которому кто-нибудь из родственников или соседей проводит время возле больного, своего рода дежурство.
И Федя вспомнил, как «вручил» Тинат медвежью шкуру.
…Шкура была хоть куда: черная густая шерсть мягче любого ковра, голова выделана как настоящая — с красной оскаленной пастью и стеклянными глазами.
Федя выждал, когда Тинат ушла в свою комнату на послеобеденный отдых, и спустя некоторое время заглянул в дверь. Убедившись, что Тинат спит, он на цыпочках приблизился к ней и бесшумно расстелил шкуру возле тахты. Он был уверен, что таинственное появление шкуры произведет на суеверную хозяйку должное впечатление.
Ко времени обычного пробуждения Тинат Федя занял наблюдательный пост в саду за деревом.
Прошло несколько минут, потом с полчаса. В доме стояла тишина, дверь не распахивалась, Тинат не выбегала на галерею с воздетыми руками, с воплями и причитаниями.
Призывая хозяйку, в стойле замычала буйволица, ей откликнулись козы в козлятнике. Федя забеспокоился: уж не перемудрил ли он? В конце концов, тревога заставила его подняться на галерею и приоткрыть дверь. Тинат сидела на тахте и гладила лежащую на ее коленях страшную медвежью голову.