Пещера Рыжего монаха
Шрифт:
Этого Федя никак не мог предположить. Он хотел тихо улизнуть, но Тинат увидела его. Оба смутились.
— Я… там скотина ревет, — пробормотал Федя. Она сухо спросила:
— Зачем ты принес это?
Федя пожал плечами:
— Почему я?
— А что, она сама пришла?
— Может быть, это Рыжий монах принес? — с невинным видом спросил Федя.
— Унан! Усы скоро вырастут, а глупым остаешься!
— Вы же сами говорили… — пробормотал Федя.
— Говорила, чтобы напугать, чтобы ты в горы не ходил.
— Это охотник Тагуа просил вам передать.
— Так я и знала! — воскликнула хозяйка.
Вслед за тем она надела чусты [62] и, не сказав больше ни слова, спустилась во двор. Вид у нее был очень возбужденный. Вечером она решительно сказала Феде:
— Возьми шкуру и отнеси назад. Вот и весь ответ.
— Разве она вам не нравится?
— Мне не нравится охотник, — отрезала Тинат. Она яростно скоблила обеденный стол и не поднимала глаз.
— Все говорят, что он очень хороший охотник.
62
Чусты (абх.) — домашняя обувь.
— Охотник-то охотник, да бродяга порядочный. От дома совсем отвык.
— Вот и приучите его к своему дому, — брякнул Федя.
— Что-о? — воскликнула Тинат. — Пусть хоть совсем в город не приходит, мое какое дело… Зачем ты все это мне говоришь, нан?
— Я так… к слову пришлось.
— Не говори больше, иди гулять.
Он спустился на Приморскую улицу, так и не решив, стоит ли ему повидать Тагуа. Но тот, как будто нарочно, ждал его под навесом духана. Они пошли вместе вдоль моря.
— В общем, так… Шкура ей очень понравилась, — неожиданно для себя сказал Федя, — она застелила ею тахту.
Тагуа кашлянул.
— Добро тебе видеть! А что еще она говорила?
— Велела передать спасибо. Приглашает вас в гости.
— Ты думаешь, я могу прийти?
— Еще бы! Хоть сегодня.
Тагуа взглянул на него с сомнением, но ничего не сказал. Они договорились встретиться завтра, чтобы вместе отправиться к Тинат. Весь следующий день Феде было не по себе, он с беспокойством ждал вечера.
Они встретились у духана. Тагуа был чисто выбрит и одет в новую, бордового цвета черкеску.
Все дальнейшее сложилось не так уж плохо. Тинат поздоровалась с гостем, хотя и без большой сердечности. Все же из страха перед разоблачением Федя предпочел вначале провести охотника в свою комнату — показать, как они с отцом устроились.
Вернулся с работы Иван Егорович. От сына он не однажды слышал об охотнике и дружески приветствовал его. Вскоре между ними завязалась оживленная беседа: уж кто-кто, а Иван Егорович умел
Пришло время ужина. При виде стола, уставленного закусками, он воскликнул:
— Ого, у нас сегодня настоящее пиршество!
Между мужчинами весь вечер шел оживленный разговор. Но Тинат вела себя странно: отказалась ужинать вместе со всеми, почти все время пропадала на кухне, на стол подавала с каменным лицом, на Тагуа не глядела вовсе.
Поздно вечером Федя вышел за калитку проводить охотника.
— Я же говорил — все будет здорово! — храбро сказал он. Но Тагуа поглядел на него недоверчиво:
— А не морочишь ли ты мне голову, дадраа? Почему она молчит, на меня не смотрит?
— Стесняется — понятное дело. Вы приходите почаще, пусть она освоится, привыкнет…
Он убеждал охотника, что холодность хозяйки — одна видимость. И Тагуа сдался. За первым визитом последовали второй и третий. Федя считал, что сильно продвинулся в своей добродетельной миссии.
…И вот Тагуа снова в доме Тинат. Ясно было, что ачапчара уже ни к чему — Федя выздоровел, дома его удерживала лишь небольшая слабость. Но обычай есть обычай.
В первый раз он пришел с подстреленной козой. Тинат вынуждена была принять этот дар, так как аппетит у выздоравливающего был как у голодного волчонка, и скудного ревкомовского пайка явно не хватало для восстановления его сил.
Произошло ли объяснение, Федя не знал, но в поведении хозяйки явно наступила перемена: она не избегала Тагуа, все чаще перекидывалась с ним словом и благожелательно улыбалась. А когда Тагуа снова собрался на охоту, Тинат напутствовала его традиционным: «Да ждет тебя дичь, смерть которой настала!»
…Через день после возвращения Феди домой отец сообщил, что экспедиция, снаряженная ревкомом для возвращения монастырских ценностей, отбыла в горы.
А потом настал день, когда доктор разрешил навестить Василида. В больницу Федя с Аджином отправились в сопровождении Тагуа.
После всего пережитого нервы маленького послушника были напряжены, и друзей предупредили, что в разговорах с ним надо соблюдать осмотрительность.
Боже, до чего он был худ и бледен, как мало места занимал в кровати! Щеки совсем запали, нос заострился, и от этого голубые кроткие глаза его стали еще больше.
При виде друзей Василид разволновался: лицо у него сморщилось, в глазах задрожали слезинки.
Друзья приподняли его на подушках; удобно примостившись, он, наконец, улыбнулся. Тогда все разом заговорили, и только охотник, видевший послушника впервые, молча наблюдал эту сцену.
Василид не успевал отвечать на вопросы. Потом он стал рассказывать о своих злоключениях с самого начала. Его слушали не прерывая.
При воспоминании о том, как умирал вызволивший его незнакомец, глаза Василида снова наполнились слезами.