Пешка для Ферзя
Шрифт:
Иногда я думаю, а что было бы, если бы я согласилась тогда? Возможно, у нас бы всё наладилось. А может, и нет.
Как говорит Ольга: оставляя прошлое, простирайся вперёд. Что толку думать о том, что могло бы быть? Куда важнее будущее, в котором места Яну я не вижу.
9. Настоящее
– Я так понимаю, вам с супругом нужны разные комнаты?
– спокойно спрашивает Ольга, когда я, придирчиво принюхиваясь — не несет ли от меня конским потом
– Значит, Дан поживет с мальчиками. Сама понимаешь, дом маленький.
– Ничего, - морщу нос я.
– Яну не привыкать. Да и мне тоже.
– Прости, Софа.
– За что?
– Ну... твои комнаты переделаны в детскую. Они большие и светлые... спальня и игровая.
– Оль, ты нормальная? Мы это миллион раз обсуждали, и каждый раз ты извиняешься. Конечно, в детскую! Я приезжаю раз в год! Постели мне в комнате горничной. Она как раз возле детской. А Яну в гостевой, как всегда.
– Да, я так и распорядилась, но мне все равно неловко. Словно я отобрала у тебя что-то важное.
– Оля, ты отобрала у меня отца, - делаю я страшное лицо, но тут же прыскаю, не выдерживая.
– И сделала его счастливым. Спасибо!
Она кивает, слабо улыбаясь и глядя на меня с опаской, словно не верит, что я и в самом деле благодарна. А ведь я считаю, что она - лучшее, что случилось в доме Лисовских. Если бы не её внимательность - все было бы совсем по-другому.
А платье всё же пропало: его теперь только в прачечную сдавать. Хорошо, что у меня здесь есть во что переодеться: мои девичьи наряды не все перевезены в поместье. Правда, после родов я раздалась не только в талии и бедрах, у меня еще и грудь увеличилась, поэтому влезть я могу только в одно из платьев. И вырез у него совсем не скромный, а учитывая изменившиеся объемы, декольте я целомудренно прикрываю шелковым шарфом, дабы не смущать управляющего отца, Демьяна Зеленова. Если бы не он, я бы шарф и не подумала надеть.
Обед прошел в тягостном молчании. Ольга, конечно, щебетала как птичка, делая вид, что не замечает напряжения, отец откровенно скучал, дети (все трое) стучали ложками, рассчитывая, что их отпустят играть в саду, а Ян, не скрываясь, разглядывал меня через стол. Зеленова здесь нет, поэтому я спокойно сняла шарф. Глаза мужа прилипли к моему декольте, испорченное настроение стремительно выросло, а аппетит у меня всегда был отличный.
После обеда Ольга увела детей в их комнаты, отец незаметно исчез, а Ян вежливо помог мне подняться, пожирая меня взглядом.
– Платье мне не нравится, - сообщил он уже в коридоре.
– Мне плевать на твоё мнение, - я попыталась ускользнуть от него, но он схватил меня за плечо.
– Очень, очень зря.
– Пусти! — приказала я, украдкой вытирая вспотевшие ладони о юбку.
– А если не пущу, то что? — вкрадчиво мурлыкнул он, скользя пальцами по моей груди, потом по шее, по щеке.
Я замерла от его ласки, а потом вскрикнула, когда он сгреб в горсть мои волосы и оттянул назад, заставляя меня запрокинуть голову и посмотреть прямо
– А я тебе говорил, что ты - самая красивая женщина в моей жизни?
– Ты говорил, что ненавидишь меня, - напомнила я, прищурившись.
– Одно другому не мешает, - шепнул он мне в губы, отпуская волосы. Его ладонь скользнула по шее и легла точно между лопаток, притягивая меня ещё ближе.
– Ты все равно самая красивая. И я тебя ненавижу.
Только зрачки его были расширены так, что голубые глаза казались почти черными. Интересная у него ненависть. Почти как у меня.
Я облизнула пересохшие вдруг губы, и он с невнятным рычанием шатнулся вперёд, впиваясь в них поцелуем. Ноги у меня тут же подкосились, я повисла на нем, цепляясь за его плечи. Ненавижу! И люблю.
Он впечатал меня в стену, жадно ощупывая мои ягодицы, сминая платье, целуя так, словно у него женщины несколько лет не было. А я поняла, что умру, если не почувствую его кожу под своими пальцами. Рванула его рубашку, запустила руки под неё, впиваясь ногтями в твёрдый живот.
– Кошка дикая, - прошипел он, на мгновение отрываясь от моих губ.
– Ты ещё спину мне расцарапай.
– И расцарапаю, - пообещала я.
Он фыркнул, одной рукой прижимая меня к себе, словно боялся, что я сбегу, а другой - нащупывая ручку двери. Я прикоснулась губами к его коже, темнеющей в расстегнутом воротничке белоснежной рубашки, втянула кожу губами, зная, что оставляю след. Мне нравилось оставлять следы.
Дверь, наконец, поддалась, мы ввалились в спальню. Ян рванул на мне платье, разрывая кружевную отделку. Поскакали по полу пуговицы. Я нетерпеливо стаскивала с него рубашку, бродя руками по его груди, зарываясь пальцами в упругие волоски. Только бы он не останавливался, только бы не вспомнил о том, что мы не можем быть вместе!
– Красивое белье, - похвалил он, обдирая остатки платья.
– Мне будет приятно его с тебя снять.
– Заткнись, - прошипела я.
– Еще одно слово - и я уйду.
– Да куда ты денешься без одежды!
– демонически расхохотался он, с силой толкая меня на кровать и сразу же наваливаясь всем телом.
– Ты ведь не хочешь, чтобы все узнали, как сильно мы друг друга ненавидим?
Он захватил в плен мои запястья и зубами потянул за атласные ленты, которые зашнуровывали корсет спереди. Вообще-то сзади были обычные крючки, а ленты здесь скорее для красоты, но на самом деле можно и так. Во всяком случае, я ничего против не имею. Я вообще ничего против его губ и рук не имею...
Мы оба молчим. Безумие, охватившее нас, рассеялось, как утренний туман с первыми лучами солнца. Мне глубоко неприятен человек, чьи руки все еще прижимают меня к горячему мужскому телу, но выбираться из объятий я не спешу. Тело охвачено негой, шевелиться лень. Я менталист, и он менталист. Наша связь сейчас как никогда сильна. Я почти слышу, как он думает, и говорю первая:
– Это всё ничего не значит, лирр Рудый.
– Это должен был сказать я, льера Лисовская.