«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
«Не среда, а лишь одна бабка, — иронически улыбнулся Мальвин, — и она утверждает, что ей был вещий сон. Это, конечно, чепуха; однако нельзя отрицать, что бабка, выходит, видит в нашей деятельности более серьёзные перспективы, чем мы сами».
Услышав это, хэр Ройш-младший уловил в себе некое странное, незнакомое чувство, которого, кажется, прежде никогда не испытывал, но отрефлексировать и назвать оное ему не удалось, равно как не удалось им с Мальвиным добраться до распивочной. Неподалёку от общежития Академии их с чрезмерной суматошностью схватил за руки Скопцов — судя по одышке, бежавший сюда сломя голову.
Свои
«Господа, а знаете ли вы, что Охрана Петерберга решила провести в городе парад?»
«Когда?» — немедленно посерьёзнел Мальвин.
«Сейчас!»
Разумеется, сговариваться им не пришлось, и вместо распивочной хэр Ройш-младший сотоварищи направились в Старший район — именно там парад намеревался завершиться. Несмотря на нынешние призывы не драматизировать, Скопцов нервничал больше всех, и справедливо: парад, не привязанный ни к датам, ни к событиям, есть не что иное, как декларация намерений.
Демонстрация силы.
Безымянное чувство внутри хэра Ройша-младшего протяжно и сладко заныло. Он отметил, что Скопцов ни на секунду не смутился присутствием Мальвина и пригласил проследить за парадом обоих; причин поступать иначе не имелось, однако хэру Ройшу-младшему невольно мерещилась в подобной неразборчивости определённая неосмотрительность.
Впрочем, его беспочвенные, инстинктивные подозрения были сродни как раз таки мальвинским — и, вероятно, Скопцов не запнулся как раз потому, что почуял это сходство. Иными словами, компания подобралась не худшая, а в Старшем районе к ней присоединился уже заинтересовавшийся парадом Золотце — он как раз искал выход на пресловутый чердак, откуда открывался бы оптимальный обзор.
Так четверо членов Революционного Комитета (хэру Ройшу-младшему опять не удалось сдержать внутренний яд) и оказались под самой крышей. Солдаты дошли до площади сравнительно недавно, и теперь они, сняв с плеч ружья, выстроились в каре.
— Скажите, господин Скопцов, они специально коней по мастям подбирали? — саркастически, но в то же время азартно пробормотал Золотце.
— Это, право, у Хикеракли лучше спросить… Но насколько мне известно, нет, чистая случайность.
В случайность хэру Ройшу-младшему верилось с трудом, тем более на параде. Четыре генерала выехали к самому зданию Городского совета, развернулись и принялись читать солдатам некую речь, разобрать которую с чердака представлялось затруднительным.
Хэр Ройш-младший мысленно пробежал пальцами по внутреннему каталогу.
На рыжем коне сидел генерал Скворцов, он же «Дикий Ригорий», он же отец Скопцова, относительно недавно вошедший в Городской совет. Несмотря на своё положение, генерал Скворцов не любил политику, а любил шумно погулять, пострелять в воздух и покрасоваться бакенбардами. В ответ его ценили солдаты и боялись обычные горожане.
На огромном вороном коне сидел генерал Йорб, ещё один член Городского совета, черноглазый, черноусый, полуседой и молчаливый, с горбатым носом и тяжёлой рукой. Его боялись все, несмотря на то, что за бытность свою одним из командующих Охраной Петерберга он не совершил ни одного из ряда вон выходящего шага. Но в нём чувствовался потенциал, и хэр Ройш-младший
На спокойной белой кобыле, коей по неким причинам чрезвычайно восхищался Хикеракли, сидел генерал Стошев, последним из четвёрки получивший свой чин. Именно ему принадлежала инициатива строительства второго кольца казарм, и в целом Стошев отличался неплохой административной хваткой. Хэр Ройш-младший полагал, что его назначение в Городской совет — не более чем вопрос времени.
Четвёртый же генерал и единственный среди командующих аристократ, барон Каменнопольский, восседал на коне необычного бело-жемчужного цвета, привезённом из Европ. Барон был младшим из четырёх командующих, а редкая масть жеребца, как и форма Охраны Петерберга, интересовала его в первую очередь для похвальбы. В шинели он был, без сомнения, хорош, в отношениях с солдатами — неожиданно снисходителен, да и в целом искал себе славы человека прогрессивного, нежёсткого и ведущего за собой примером.
Хэр Ройш-младший удовлетворённо прикрыл глаза. Его успокаивало, что даже без консультации со Скопцовым он может с изрядной уверенностью предположить: парад был идеей либо Скворцова, либо Каменнопольского, а скорее — совместной. Стошева, по всей видимости, уговорили тем, что парад-де поспособствует популяризации идеи строительства новых казарм, а Йорб, вероятнее всего, сперва молчаливо отказал, а потом так же молчаливо согласился, и никто не смог бы с уверенностью сказать почему.
Безымянное чувство внутри хэра Ройша-младшего называлось гордостью, и оно было столь приятно, потому что никогда прежде ему не доводилось ничего подобного испытывать. Стороннему наблюдателю это могло бы показаться парадоксальным, но в то же время лишь конченый болван заявил бы, что нынешний парад — случайность и произвольная прихоть генералов. Нет, разумеется; разумеется, это реакция на листовки, вызвавшие у солдат такое раздражение.
Революционный Комитет (сколь бы нелепо ни звучало такое наименование) схулиганил, выкинул коленце, а власти предержащие отреагировали на это со всей серьёзностью — уселись на четвёрку коней и дали оглушительный залп в небо. Золотце со Скопцовым вздрогнули, но это была не более чем инстинктивная реакция.
Любому здравомыслящему человеку очевидно, что широкие шаги и нервическая демонстрация силы говорят о страхе. Страхе перед Революционным Комитетом. Стороннему наблюдателю это наверняка показалось бы парадоксальным, и хэр Ройш-младший бесконечно перепроверял собственную логику, однако не мог отыскать в ней ошибки.
Генералы не говорили об этом вслух, но они боялись листовочников и того, какое воздействие оказывают печатные слова на горожан и на солдат. Хэра Ройша-младшего ни разу в жизни никто не боялся — откровенно говоря, не так часто возникали ситуации, где его принимали бы всерьёз.
Разумеется, он испытывал гордость.
— Отвратительно, — с презрением проговорил Мальвин — единственный кроме хэра Ройша-младшего, чей взгляд не был прикован к площади. — К чему подобная бравада? Я сам обучался военному делу лишь чуть, но и мне понятно, что для марша по городу и пальбы в воздух не требуется никаких выдающихся навыков. Это попытка выехать на кривой кобыле там, где им следовало бы бороться.