Песнь молодости
Шрифт:
— И вы оказали, что вы тоже мечтаете? Правильно? — засмеялся Цзян Хуа.
— Д-да. — Дао-цзин замялась и покраснела: — Вы угадали. Часто во время наших бесед мы говорили о страданиях народа, о революции. Но, конечно, строго доверительно.
Цзян Хуа ничего не сказал. Он молча листал ученические тетради, лежавшие на столе. Лишь потом шутливо спросил:
— Линь Дао-цзин, а мне вы тоже очень доверяете?
— Конечно! Почему я должна вам не доверять?
Цзян Хуа кивнул головой, положил на место тетрадки и переменил тему:
— Давайте поговорим о ваших учениках.
«Для чего он все так подробно выпытывает у меня? — думала Дао-цзин, когда Цзян
Однако она рассказывала ему все, что знала. Конечно, знала Дао-цзин немного и не могла говорить конкретно. Наконец, с трудом улучив момент, она, в свою очередь, спросила:
— А почему вы приехали в Динсянь искать работу? Где раньше жили?
— В разных местах… — неопределенно ответил он и так открыто и добродушно улыбнулся, что никто не заподозрил бы его в хитрости. Затем он непринужденно сказал: — Я вас еще мало знаю — вы не расскажете мне о себе поподробнее?
— Почему же? Охотно. — Дао-цзин стала серьезной.
Рассказывать она начала задумчиво и медленно.
— Я дочь помещика, но моя мать была крестьянка — так что, как видите, во мне есть и «белая» и «черная» кость. — Она украдкой взглянула на Цзян Хуа и, увидев, что выражение его лица не изменилось, продолжала: — Я много перенесла и во многом разочаровалась. Отец и мачеха относились ко мне плохо; я в конце концов возненавидела все на свете. В то время я знала лишь ненависть и не могла найти ей выхода. Так продолжалось до тех пор, пока я не познакомилась с одним очень хорошим человеком. Он указал мне, какой дорогой я должна идти в жизни и как бороться с несправедливым обществом. Этот человек научил меня смотреть на людей и события с классовой точки зрения. И это… это, если можно так выразиться, убило все, что было во мне от моего отца-помещика. Я нашла свой путь в жизни, однако этот путь оказался страшно трудным… — Дао-цзин умолкла. Ее глаза были устремлены на Цзян Хуа, словно хотели сказать то, что она не договорила.
Он тоже молчал, но это молчание красноречивее всяких слов говорило о сочувствии, о товарищеской солидарности.
Глава вторая
Дао-цзин легла очень поздно, однако едва начало светать, она была уже на ногах. Считая, что Цзян Хуа еще спит, она пошла на луг неподалеку от школы. Проходя мимо одинокой могилы, она тихо запела песню «Весенние цветы». Ей вспомнился Лу Цзя-чуань. Дао-цзин, сама не зная почему, сравнивала его с Цзян Хуа. В эту минуту тоска, так долго таившаяся в самой глубине ее сердца, опять овладела ею. Чтобы развеять печаль, она принялась собирать цветы. Дул легкий утренний ветерок. Воздух был свеж и прохладен. Он как будто нес в себе успокаивающий и облегчающий душу аромат. Срывая душистые цветы, Дао-цзин думала все время о том, что приезд Цзян Хуа должен внести в ее жизнь много нового и важного.
Нарвав большой букет из крупных ромашек и гвоздик, Дао-цзин побежала к школе. Переодевшись в голубое платье, она надела сверху светло-голубой джемпер. Наряд ее дополнили белые туфли и белые чулки. На плечи Дао-цзин набросила белую шелковую косынку. Сейчас от нее так и
— Почему не входите? Что у вас в руках?
— Это цветы. Вы, наверное, их не любите, но… — Дао-цзин смутилась и поставила вазу на стол. — Вы, конечно, станете шутить надо мной, но я очень люблю цветы, а эти я только что нарвала.
К ее удивлению, Цзян Хуа взял вазу и с удовольствием вдохнул аромат цветов.
— Какой запах! Каждый человек любит прекрасное. Почему вы решили, что я не люблю цветы? — спросил он, ставя вазу обратно на стол. — Дао-цзин, вы хорошо знаете Динсянь. Дело в том, что я хочу навестить одного приятеля…
— Вы хотите пойти в город? Ведь сейчас будет завтрак. Давайте позавтракаем, а потом я провожу вас.
— Не нужно, ведь вы должны идти на уроки. Я дойду один. — Подумав мгновение, Цзян Хуа улыбнулся: — Да, мне в голову пришла одна мысль: вы обязательно должны быть готовы к тому, что кое-кто может неправильно понять наши отношения.
Дао-цзин чуть зарумянилась и быстро ответила:
— А что тут страшного? Пусть себе думают, что хотят! Вы не волнуйтесь за меня.
— Ну, тогда все в порядке! — облегченно улыбнулся Цзян Хуа. — Дело в том, что мне бы хотелось пожить здесь несколько дней. Как вы на это смотрите?
— Прекрасно. Я попрошу директрису, чтобы она поскорее подыскала вам работу.
— Хорошо.
Когда школьные учителя увидели молодого человека, приехавшего к Дао-цзин, и заметили, какие хорошие отношения были между ними, они решили, что Цзян Хуа ее любовник. Об этом среди них пошли пересуды. За завтраком толстяк У Юй-тянь, о котором Дао-цзин рассказывала Цзян Хуа, громко спросил ее:
— Госпожа Линь, ответьте, пожалуйста, на один маленький вопросик: почему это у нас в Китае иногда любовники предпочитают называть себя двоюродными братьями и сестрами?
Все учителя, сидевшие за столом, расхохотались; один лишь У Юй-тянь остался серьезным. Густые брови на его лоснящемся лице озабоченно сошлись на переносице.
Дао-цзин не испугалась этого неожиданного нападения. Она была уже готова к нему. Оставаясь невозмутимой и прожевывая кусок лепешки, она не спеша ответила:
— Неужели вы даже этого не можете сообразить? Все очень ясно. Это происходит потому, что в Китае чрезвычайно сильны феодальные пережитки и на пути любви стоит множество препятствий. Поэтому открыто говорить о своей любви никто не решается, и люди называют себя двоюродными братьями и сестрами.
Глаза У Юй-тяня еще больше округлились. Ответ как будто не удовлетворил его, и он опять спросил:
— Ну, а вот вы оба, — он кивнул головой в сторону Цзян Хуа и опять посмотрел на Дао-цзин. — Этот господин ваш двоюродный брат? Просто любовник? Или то и другое по совместительству?
Все присутствующие снова разразились смехом.
— Вы угадали: он и то и другое вместе, — невозмутимо ответила Дао-цзин, когда смех немного стих.
Эта фраза и спокойствие Дао-цзин, молчаливая усмешка Цзян Хуа и хитрая физиономия У Юй-тяня — все вместе вызвало приступ еще более громкого смеха у сидевших в столовой учителей. Лишь директриса Ван Янь-вэнь, чувствуя, что учителя обходятся чересчур вольно с приезжим, постучала по столу и примирительно сказала: