Песнь надежды
Шрифт:
Выхватив длинный охотничий нож, Рейф приставил, его острое, как бритва, лезвие к горлу насильника.
– Не двигайся, или перережу глотку. Бледное лицо Кинсфорда стало белым, как полотно.
– Она не стоит этого, вы прекрасно это знаете, – вырвалось у него, наконец.
Рейф придвинулся к Кинсфорду ближе. Его рука, сжимавшая нож, сделала неуловимое движение, и на воротничок белой рубашки Кинсфорда капнула капля крови.
Экипаж, освещаемый светом единственной лампы, выехал за пределы Лондона.
– Куда вы меня везете? –
Рейф снова поднял свой страшный нож, и он тотчас присмирел и откинулся на спинку сидения.
– Почти приехали, – заметил Тони со злобной усмешкой, похлопывая ладонью одной руки кулак другой.
– Слава Богу, – отозвался Рейф, – от запаха подонка меня так и выворачивает.
Спустя четверть часа экипаж остановился.
– Приехали, сэр, – раздался голос кучера.
Открыв дверцу, Тони вышел на дорожку и подождал, пока Рейф вытолкнет из экипажа Кинсфорда.
– Подожди нас здесь, Томас, – попросил он кучера. – И брось мне вон ту веревку.
Поймав брошенный моток, Чамберз крепко связал руки Кинсфорда.
– Следуй за мной, – обратился он к Рейфу. Они шли около полумили по дорожке, посыпанной гравием, пока не оказались, наконец, возле каменного домика. Тони втолкнул пленника в дом. Убедившись, что дверь хорошо закрывается на засов, он чиркнул спичкой и зажег лампу, а Рейф тем временем принялся разводить огонь в очаге.
Тони не спеша снял плащ и аккуратно повесил его на спинку деревянного стула. Кинсфорд забился в угол маленькой комнаты, его глаза лихорадочно бегали от одного похитителя к другому. Ему развязали руки.
– Ты ничего мне не сделаешь, – усмехнулся негодяй. – Иначе весь Лондон узнает, что твоя проклятая кузина предпочитает мужчинам женщин.
Тони еще раз ударил насильника.
– Грязный лживый подонок, – закричал он, давая выход своей ярости, продолжая безжалостно избивать Кинсфорда. Тони, распаляясь все больше и больше, почти не встречал сопротивления со стороны плотного неуклюжего писателя.
Рейф, наблюдая со стороны, понимал, что избиение справедливо, но как наказание недостаточно.
Смерть, явилась бы для него благом, подумал американец. Кинсфорд и его отчим Толбот Сквайр должны быть наказаны за то зло, что они причинили людям. За убийство Сэма Райтенауэра, за искалеченную, превращенную в ад жизнь матери. Вот и Кинсфорд, не задумываясь, растоптал жизнь молодой женщины и не испытывает никаких угрызений совести. Но ему за все воздастся. Предоставляя решение этого дела присяжным, нужно заранее согласиться на заведомый фарс. Здесь же, в каменном домике на окраине Лондона, они могли наказать подлеца по заслугам, оградив жертву от необходимости снова видеть его гнусную физиономию.
– Предлагаю простое решение этой проблемы, – решительно заявил Рейф.
Тони отступил, тяжело дыша.
– Кинсфорд и драться то не умеет. Скорее всего, ему никогда не приходилось иметь дело с настоящим мужчиной. – Он взглянул
– Что ты предлагаешь? Рейф вытащил большой нож.
– Думаю, можно сделать так, что он никогда больше не осквернит ни одной женщины. – Взгляд его задержался на остром лезвии. – Ты понял?
Чамберз понял. Но его воспитание и чувство справедливости, присущее всем британцам, подсказывали, что предложение друга – просто варварство. Вспомнив, однако, что Кинсфорд сделал с его кузиной, Тони понял, что они поступят справедливо. Сомнений не осталось, чувство долга и верности Джорджи взяло верх. Наказание, которое предложил Рейф, соответствовало тяжести преступления. Кинсфорд будет жить, но превратится в бесполое существо. Какая ирония, подумал Тони.
– Да, – ответил он без всякого сожаления. – Именно так и поступим. – Давай веревку.
Кинсфорд слышал лишь конец разговора. Расширившимися от страха глазами он смотрел, как к нему приближаются мужчины. Заметив нож, блеснувший в руках американца, негодяй не на шутку испугался, решив, что его собираются убить.
– Прошу вас, пощадите меня, – взмолился он.
– Мы пощадим тебя так же, как ты пощадил мою кузину, – отрезал Тони и быстро обмотав веревку вокруг его тела, крепко привязал к спинке стула.
Кучер слышал душераздирающие крики, отдававшиеся гулким эхом. Он невозмутимо отхлебнул из фляжки крепкий солодовый напиток. Мало ли какой шум раздается за городом?
Снова зарядил мелкий нудный дождь. Джилли захотелось оказаться за городом, в Дорсете, который она считала своим настоящим домом. Хотя она и родилась в Лондоне, ее постоянно тянуло в старое поместье семьи Фицджеральд Бьюкенен. Там бы пригодились ее старые туфли, в которых, несмотря на дождь, можно выбежать в сад и проверить, как поживают собаки. Здесь, в городе, очень не хватало ее любимцев.
Дорсет – моя гавань, решила Джилли. Эта мысль родила другую: она отвезет туда Джорджи. Самое лучшее для нее – уехать на время из Лондона. А в поместье, вдали от сплетен и кривотолков, ее душевная рана затянется быстрее.
Джилли подумала, что это решение немного эгоистично: ведь и ей самой требовалась передышка. Выбитая из колеи событиями последних дней и потерей человека, которого любила, она хотела укрыться в каком-нибудь тихом месте и хорошенько обо всем подумать.
Мысли Джилли путались. Она знала, что несчастье подруги сильно потрясло ее. Сама мысль – овладеть женщиной против воли – представлялась ей нелепой и дикой. И в то же время вспоминалось то страстное желание, которое поцелуями и ласками пробудил в ней Рейф. Разве она не хотела отдаться ему? И можно ли сравнивать то, что испытывала тогда, с чувством, охватившем ее сейчас? Это – отвращение, там же – восторг.