Песнь о наместнике Лита. Тревожное время
Шрифт:
– Некогда. Я потом. Клянусь Честью.
– Я тебя умоляю... Клянись чем-нибудь попроще.
– Мне чести не жалко. Что же до нас... Нам лучше остаться для всех врагами, Эстебан, иначе у твоего отца и моей матери будет слишком много к нам вопросов.
Сердце снова заколотилось, как бешеное, пересохло во рту, а на глаза неожиданно выступили слезы - надо же, как расчувствовался. Хорошо, что Эстебан понимает суть сказанного и не обижается. В пыльном холодном полумраке Ричард рассмотрел, как товарищ неохотно и молча кивнул, тряхнув черной шевелюрой, и внутри стало невыносимо пусто.
– Но разговор не окончен!
–
Вот бестия! Выскользнув из укрытия, Ричард посмотрел ему вслед, а потом, не оборачиваясь, направился к себе в комнату; молиться в этот вечер он собирался исключительно Литу.
Глава 14. Старый больной кансилльер
День для долгожданной прогулки, на потрясающие возможности которой молились, наверное, все унары, выдался теплым и приятным не только в отношении погоды, но и касаемо всего остального. С утра унаров накормили сытным завтраком, в который входило не водянистое ячневое варево, а хорошая каша на молоке и даже по стакану разведенного водой шадди, вместо буро-зеленого отвратительного пойла, которое слуги упорно называли «отваром из засушенных трав». И глядя на которое Ричард невольно вспоминал рассказы старушки Нэн, однажды обидевшейся на покойного мужа, сильно захворавшего, и сказавшей ему в сердцах: «Пей отраву, тварь. То есть пей отвар из трав!».
Юноше сдавалось, что нянюшка приврала для красного словца, впрочем, кто эту низенькую женщину с морщинистым, словно печеное яблоко лицом, и хитрыми темно-серыми, удивительно ясными для почтенного возраста глазами, знает? К тому же, в такое замечательное утро предаваться лишним мыслительным процессам не хотелось. Предстояло разведать политическую обстановку в Олларии - хотя бы издалека, а потому Ричард Окделл был вынужден оставаться спокойным и с чистым прохладным разумом. Но не ледяным, как у Валентина - вот, что особенно важно.
Солнце мягко обогревало весеннюю черную землю и вышедших на свободу унаров, и, шагая к конюшне, Ричард почти не верил, что со дня приезда сюда прошло без малого четыре месяца. А еще он сумел перехитрить дядюшку и выжить в «загоне», как бы тот не радел об обратном! Если все так пойдет и дальше, Ричарда назовут самым живучим Окделлом за всю историю рода, после первого Горика, имевшего несчастье называться Алановским сыном, но пока рано мечтать о великих свершениях. Сперва нужно добиться побед и медалей, а уже потом надеяться.
Обрадовавшийся Баловник - он на то и Баловник, чтобы поскакать к хозяину с радостным ржанием. Видно, он тут не застоялся, конюх выводил его в числе прочих, дабы бедняга размял копыта во время отсутствия хозяина.
– Здравствуй, - юноша обнял жеребца, не обращая внимания на выехавшего следом Эстебана.
В ответ донеслось радостное ржание. Лошади все-таки умницы, в отличие от многих людей.
А Эстебан свою роль врага исполнял вполне неплохо - гарцевал на рыжем линарце так, что вся грязная вода из ближайших луж оказалась у ног Дикона, но все это напоказ. Чтобы Северин и Константин поглумились и поехали вместе с другом веселиться в какую-нибудь таверну. Появившийся вслед за тем мориск Альберто вызвал у Ричарда смешанные чувства. Не то, чтобы он завидовал своим товарищам по «загону», но невольно
Конечно, мориски не только слишком дорогие, но и слишком норовистые, однако линарцы вполне хорошие скакуны. Плохо, что он так неважно разбирается в лошадях.
Тем временем конь Эстебана и конь Альберто встали в позу двух быков, готовых бодаться. Они явно не понравились друг другу, но если мориска Альберто еще худо-бедно удерживал, то Колиньяр бестолково дергал за поводья и призывал рыжего к совести.
– Гоган решил порезвиться, - вместо извинения выпалил Эстебан и немедленно отвел взгляд.
Дикон не осуждал его за это, ведь не каждый способен признавать собственные ошибки.
– Дядя говорил, - усмехнулся Альберто, - что зарвавшихся лошадей, как и гоганов, лучше держать в строгости.
– Как и вашего дядю, - разумеется, Ричард не смог не вмешаться.
– Моего дядю держит в строгости Его Высокопреосвященство, не беспокойтесь, - голос у Альберто утратил веселость, а темные глаза холодно блеснули.
– А что мне беспокоиться?
– искренне удивился Ричард.
– Это же проблемы вашего дяди, а не мои.
Неясно что-то пробормотав, Альберто предложил, дабы замять неудобную тему, проехаться с Эстебаном наперегонки до ворот, но тот все понял и поспешил уехать с друзьями. Колиньяру не хотелось присутствовать при ссоре, он боялся сорваться - Ричард это сразу понял. В прозрачной луже отражалось голубое небо и белые пушистые облачка, и, глядя на это недоступное его глазу четыре месяца великолепие, наслаждаясь долгожданным теплом, юноша молча замер в седле.
– Тебя встречают?
– вывел из состояния глубокой задумчивости Паоло?
– Нет. Наверное.
Ричард оценивающе посмотрел на тяжелые черные ворота, но они открылись только, чтобы выпустить Эстебана с его друзьями, а на территорию поместья Лаик никто не въехал.
– Что ты хотел сказать о моем двоюродном дяде?
– тон Альберто не сулил ничего хорошего.
– Я знаю, что он убил твоего отца, но это лучше, чем Занха, не так ли?
– Предполагаю, ты прав...
– осторожно сказал Ричард, - только мне хотелось бы узнать, как было дело, у него самого.
– Давай, - кивнул Альберто с прежним беззаботным видом.
– Сходим сейчас или после обеда? Я намереваюсь прогуляться по Олларии, хотя она проигрывает приморским городам.
– После обеда.
Ричарду нужно было съездить в невзрачный домик, в котором кузен Реджинальд снимал комнатушку, поговорить о семье и он Надоре, между делом выведать о замыслах нечистого на руку дядюшки, однако объяснять все это Альберто не хотелось. Не из гордости - просто юноше казалось, что так будет легче воплотить сегодняшний замысел в реальность.
– Тогда приезжай к улице Мимоз, спроси любого горожанина, и он подскажет.
– Хорошо. Удачи.
И марикьяре галопом ускакал прочь, попутно перемахнув через огромную лужу, а Ричард решил не медлить, чтобы все успеть. Времени ему полагалось не так уж и много, даже если Арамона не затеял никакой пакости специально для неблагонадежного унара. Мимо проехали близнецы Катершванц, одновременно помахали ему руками. Они стали хорошими приятелями, но не друзьями, и сожалеть сейчас об этом бессмысленно.