Песнь о птице Алконост
Шрифт:
–Келено, а ты сама откуда? Почему так хорошо знаешь наш язык?
Я на минутку задумалась, мечтательно скользнула взглядом по Южному Кресту, серебрящему сейчас самую макушку небосвода моей родины. Что рассказать, как объяснить наше бегство? Деревянная ложка вильнула в котелке и, стукнувшись о железный бортик, выскочила из пальцев. Но потерялась ненадолго, вскоре всплыла и, нахально подмигивая, замаячила в кипящем вареве. Ловить её нежными девичьими пальцами казалось большой ошибкой, просить мужчин о такой малости –признанием своей беспомощности. Я не терялась, потихоньку освободившись от одежды, которая ненароком могла повредиться. Внизу живота привычно защекотало, и болезненная ломота разлилась по телу. Рука стала
–Больно?
–Да нет,– равнодушно ответила я, вдыхая сырой, ничуть не потеплевший за день воздух.
Ближе к окоему млечный путь нырял в озеро сизого тумана, паучьим коконом повисшего на ветках плакучих берез. Часто мерцали умытые звезды. Красиво. Как дома.
–Я имел в виду превращения. Можно я изменю свой вопрос? Почему ты вообще умеешь превращаться? Ведь гарпии, если я не ошибаюсь, этого уметь не должны?
Вопрос за вопросом. Но, почему бы ни ответить, раз занять себя больше нечем. Я потянулась, на ходу меняя облик на привычный спутникам и, одновременно, накидывая на озябшие плечи остриженную козью шкуру. Достала из сумки три миски и неспеша разлила по ним травяной чай.
–Ты прав. Гарпии не умеют превращаться в людей. Более того, мы с самого начала времен не находим общего языка друг с другом. Но, неисповедимы пути богов! Моя мать- гарпия, которая никогда не имела другой ипостаси. Отец- человек. А я и сестры умеем воплощаться.
–И где сейчас твои родители?– Енк, сам того не ожидая, тронул самую натянутую струнку моей души.
–Умерли,– уклончиво ответила я, протягивая троллю глубокую дымящуюся миску, на поверхности пахучего настоя еще плавали сморщенные кусочки сушеной малины. – Пей, пока не остыл.
–Ты сильно их любила?– не унимался Рашаль, словно не просто пожелал засунуть руку в осиное гнездо, но и, не взирая на последствия, как следует там поворошить.
–А Ты? Ты сильно любишь маму и сестер?
Рашаль сглотнул и понимающе уставился под ноги. Енк молчал, я – тоже.
–Кел, скажи, тебе хотелось изменить что-нибудь в своей жизни?
–Что за странный вопрос?
–Нет, не уходи от ответа,– не унимался Рашаль.– Вот если бы у тебя была возможность переиначить свою судьбу, ты бы исправила прошлое, настоящее или будущее?
–Будущее?– с усмешкой переспросила я.– Разве будущее можно исправить? По-моему, его можно только предугадать.
–Ну,– замялся Рашаль. – А ты представь, что все-таки можно.
–Все равно, как-то нелепо получается, пусть даже и можно, так ведь кто ж его знает, какое там мое будущее? Не ты ли?
Мы замолчали и уставились на мальца.
–Нет, нет, конечно. С чего ты взяла?– Смутился отрок.– Забудь про будущее. Скажи тогда, настоящее и прошлое изменила бы?
Что сказать? Может, – да. Не отпусти я Ахилла, он остался бы жить. Вернулись бы мы с сестрами не щепку раньше, и мама с отцом… Что говорить? Что думать? Никто не может изменить свою судьбу. На то и есть она такая. И все же, его вопрос заставил меня задуматься. Счастлива ли я? А ответ, лежащий на самой поверхности, вовсе не радовал.
Я смахнула с лица тревожную задумчивость и немного натянуто улыбнулась мальцу, поделилась с ним миской с крепким настоем. Дурманящий аромат ненадолго отвлек Рашаля. Енк достал из сумки сухари и вывалил пригоршню на импровизированный стол.
–Поджаристые, ещё не успели отсыреть, – И закинул добрую дюжину в рот, показательно заработав челюстями.
Я последовала его примеру, давая понять, что не собираюсь поддерживать бессмысленный, а временами и болезненный разговор. Рашаль же ничуть не расстроился, протянул нам сало на импровизированном блюде из березовой коры, аккуратно убранном промасленной
–Однажды к нам в Отрыжек,– подражая величественно заунывным голосам менестрелей, спустя щепку начал он,– пришел старый баечник. Морщинистый весь, седой. Рассказывал о разных странах, о монстрах неубиенных, мороках и страшных болезнях. Верил я тогда, будто он сам сподобился кругом побывать. Ночевал старик с нами в избе: мать пустила в обмен на сказки, занимающие меньших сестренок. Помню, лежал я на печи и слушал о диковинных странах. А потом он стал расспрашивать уже нас. Выведать хотел, верю ли я в перерождение и жизнь после смерти. Каким богам требы кладу. Стал задумчивый такой, невеселый. Не часто такого умного человека увидишь. Это я уже теперь понял, а тогда то и вовсе оторопел. Можно сказать, да и скажу, чего там, жизнь мою та встреча переменила. Стал я подумывать на другие миры глянуть. Из дома решил уйти. И, как видите, ушел, работать устроился. Еще подумал, повезло мне. Троллей я, до того времени, в глаза не видал. А тут, цельный замок! Страшно, правда.
Енк милостливо промолчал.
– Да я все не о том. Тот старик с нами, ребятней несмышленой, думами своими поделился. Рассказал о других богах, не нашенских. И еще… Мол, знаю ли я, будто всякая душа не гибнет, а в кромешный предел до срока уходит? И потом опять жить вернется? А я думаю, дай, у старца спрошу, Правда-то где? Он же хитро так косится и ведает, будто Правда и есть то, что ты сам себе выбираешь. Богов много: наши, герерьские, те, безымянные, что стены Оркреста подняли, гномьи, тролльи – выбирай. И оттого так, что боги они только для нас, в этом мире живущих. Это как мы для букашки любой высшими существами кажемся, а ежели верно посудить, то и не существами, а самой природой, что волю свою не спросясь вершит. Есть, баит, другие миры, населенные нашими богами. Вот оно как! А мы для них, словно мухи несмышленые. И есть боги, что позволяют верующим душам много жизней отжить. Наутро он ушел, так и не поведав всей Правды. А меня с тех пор мысли всякие мучают. Про богов, и вообще… Ежели люди по многу раз живут, то кем я был раньше?
–Философом, – лениво нашелся тролль, а я беззлобно хмыкнула в кулак.
–Почему философом?– уважительно осведомился Рашаль.– Потому, что они много думают?
–Думают, что самые умные, мелят ерунду, а до дела руки не доходят!– Енк заметно устал и не был расположен к заумным беседам.– Иди ка, лошадей лучше почисти. Щетка и скребница одесную лежат, аккурат в твоей сумке. Да поживей, а то ночь на носу. Сморит, так ничего и не успеешь. Зазря что ли кормим?
Рашаль надулся, ища у меня заступничества, но вставать с нагретого лежака все-таки пришлось.
Глава 11
Денек выдался наредкость теплым. Полуденное солнце игриво подмигивало путникам, топя хрупкую корочку наста под копытами ахалтинцев и разбередив до галдежа зимовавшую в ельнике птичью стаю. Их недовольный гомон звенел в ушах, добавляя и без того погожему деньку весеннего очарования. Малец честно попытался отчистить лошадок. Но, толи темно было, толи молодой организм в конце-концов потребовал свое, его работа угадывалась только на правом боку Рыжухи, да и то с некоторым натягом. Хотя паренек клялся и усердно на все стороны божился в обратном. Енк досадливо хмурился, время от времени потягивая затекший от неудобного самодельного лежака бок. Да и мне пришлось туго: с непривычки мышцы спины и сидалища ворчливо соревновались, кто кого перенудит. От чрезмерной одежды все тело покрылось легкой испариной, а волосы под шапкой слиплись и теперь змеились по влажному лбу. Но обманываться нежданно теплым утром и поспешно стаскивать зимние тулупы никто не спешил.