Песнь о птице Алконост
Шрифт:
–В народе говорят, ежели Студень теплым будет, то с озимых урожая не жди,– со знание дела констатировал малец.
–На кой нам озимые? До весны бы дожить! Вишь, тишина какая! Не нравиться она мне,– мрачно сопел тролль, почухивая волосатое брюхо через душегрейку. Птицы его скептицизма не разделяли. Галдели себе на все лады, словно очумелые.
–Ничего себе «тишь». Такой впору рыбу на запруде глушить! Просто ты последнее время подозрительный шибко,– меланхолично наблюдая за перелетами с места на место вертких пичужек, напомнил ему Рашаль.
–Что то не нравится мне тут,– поморщился тролль, отрываясь от любимого
–О…,– жутко округляя глаза выдавил парнишка.– Так НЕОБЫЧНО… Хотя, чему удивляться? Если бы ты видала те светелки, где больше двух дней кряду ночевали тролли… Меня как-то заставили такую отскоблить. Седмицу…
К моему изумлению, огрызаться дальше Енк не стал, только тревожно вглядывался в тропу перед собой.
–Ну ка,– перебил тролль и, не отрываясь от занятного зрелища, протянул десницу Рашалю.– Чикни меня. Сколько себя помню, за этой пущей никакого городища и в помине не было! Чтоб у меня грудь облысела! Каддар! Да не так же сильно!
–Так может, заблудились?– робко предположила я и тоже самозабвенно уставилась вдаль, словно это могло нам хоть чем-то помочь.
–Ещё чего! Я ж здесь только надысь проскакал. Следы ещё не замело, поди,– Енк зыркнул на снег под копытами ахалтинцев и не стал развивать эту тему дальше.
С каждой минутой городище все боле приближалось, вот уже видны крепко сколоченный тын и маковки высоких домовин. А поблизости нет ни души. Издалека же он казался каким-то кукольным, словно вылепленным из разноцветного воска.
–Нежилое будто,– поделилась я сомнениями со спутниками.
–Не нравится мне это место,– засопел Енк.
Рашаль глумливо усмехнулся. Но сказать ничего не успел, так как именно в этот момент нашим глазам, нежданно вынырнув из-за придорожного холмика, предстал настоящий былинный камень на перекрестье дорог. Прямо – град со стойким ощущение лубочной картинки, одесную- широкая степная колея, разъезженная санями до мерзлой сероватой земли, ошую- узкая, но явно хоженая тропа, терявшаяся в густом ельнике. На камне уверенная рука начертала название городища, если верить надписи – Веретеньи Кучки, стрелка одесную гласила – «к мельнице», другая – «к знахарке». Там же, только пониже, размашисто значилось: «Стеша, налево пойдешь – убью! Жинка».
–Спросить надо, что за места. И лучше сейчас, пока совсем не стемнело, да в конец не заплутали,– выпалила я, с надеждой вглядываясь в хмурые, усталые лица путников.
К всеобщему удивлению, никто не был против. Рашаль молчал, стараясь неверным словом не нарушить хлипкое перемирие. Он с надеждой и легким нетерпением поглядывал туда, куда предположительно зачастил незнакомец Стеша. Наверняка тот самый Стеша, сам того не осознавая подсказавший нам путь, плохого не посоветовал бы…
–Может, в град то и не пойдем? Далековато, да и народу там много,– осторожно заметила я.– Предлагаю, на мельницу.
Дорога к мельнице показалась мне почему-то менее опасной: и лес там кончался, и колея наезженная, а значит, работа кипела даже зимой. Мельник делал муку, получая за это законную мзду. А там, где деньги, все понятно и прозрачно: заплатим и узнаем. Благо, Владимир не поскупился на дорогу, распорядился дать нам кошель золотых и серебряных монет, да ещё медяшек несчитано, для удобства. Парни заговорчески переглянулись: женская логика.
–Нет,–
–Ой, ли? Баба бабе рознь. А вдруг – ведьма? Запудрит мозги, в чащу завлечет и порубит на хаш?
–Не. Какой же их тролля хаш?– с сомнением ретировался на мою сторону малец.– На бульончик разве что. Кожа дубовая, щетинистая. Правда, если обсмалить,– добавил он, задумчиво почухивая за шиворотом.
–Я те обсмалю.– От такой наглости Енка прямо перекосило.– Я тя, порося молодая, на котлетки вмиг настрогаю. С тем расчетом и брал, консерва.
–Да не страшная она вовсе,– на ходу обдумав свое положение, нашелся Рашаль. И немедленно выказал небывалую мужскую солидарность.– Я – за.
А раз уж они вздумали сплотиться, то противостояние представлялось мне занятием, заранее обреченным на провал. На том и порешили.
Изба стояла на краю лесной еланки. И выглядела так же приветливо, как домик Бабы-Яги, только курьих ножек не хватало. Низкая, угрюмо расползшаяся по холмику, словно мох на камне, с подслеповатыми оконцами, затянутыми мшистой паутиной. Солнце хорошенько поработало сегодня, блюдцами обнажая пожухлую дернину с проплешинками из глинистой земли. То тут, то там из снега выступали черепа, взиравшие на путников с легким оттенком нетерпения: «Идите, идите, а то скукотища здесь смертная. Старые рожи ужо надоели, не с кем и словом перекинуться». Я затравлено огляделась: вроде, человеческих среди них не было. Спутники замешкались, обменявшись сомневающимися взглядами, но движение продолжили. А может, каждый из них с надеждой ждал, чтобы товарищ струсил первым. От гулких ударов в низенькую дверь компания, не сговариваясь, вздрогнула и поглубже втянула шеи в поднятые вороты тулупов.
–Ты чего?– покосился на Рашаля тролль.
–А что, будем стоять, пока сама не откроется? –заносчиво рявкнул малец и поправил съехавшую на глаза шапку.
На голоса забрехала собака, но как-то нехотя. Всего лишь пару раз. Псины никто не увидал, зато присутствие живого существа немного меня успокоило. За дверью послышались сдавленный шепот и вроде даже стоны, перерастающие в сдержанные похрюкивания. Замешательство на лицах товарищей уверенно сменялось непоколебимой решительностью, которой не доставало только легкого толчка. Для стремительной капитуляции.
–Никого нет,– с плохо скрываемой радостью отчеканил Енк и развернулся шагать в противоположную сторону.
–Так и знал, надо было к мельнице идти,– поспешил вставить довольный отрок. (Я лишь удостоила его снисходительной ухмылкой).
– А что? Лучше б одесную потопали полбу трескать! Стоим тут, подле ручки, мнемся, как собаки над кустиком. А ну, открывай, ведьма косматая!– расхрабрился малец, с силой потушив кулак о ссохшийся от времени дверной косяк.
Енк сжался, как от удара плеткой и в смятении уставился на барана. Но было поздно. Шагов за дверью никто не услышал. Зато скрип засовов мазнул по сердцу, как острый коготок по стеклу. Дверь повисла на верхней петле, из недр избы на нас устрашающе пахнуло тушеным мясцом. И мне пришлось усилием воли сдержать завтрак, бескомпромиссно рванувший наружу. Енк и Рашаль выглядели не лучше, как-то стремительно сбледнув с лица. На пороге, улыбаясь нам во все десять зубов, стояла Баба Яга.