Песнь о птице Алконост

Машенцева Елена

–Ты мне зубы то не заговаривай,– скривившись, отмахнулась я.– Если расскажешь сам и без нажима, десницу не трону. Рекомендую не упорствовать во грехе.

–Конечно, конечно,– поспешил заверить малец.– Все как на духу.

–Гномиха говорит, ты к мужу её приставал,– положила я начало исповеди.

Рашаль страдальчески закатил глаза и слюняво прогундосил:

–Да чтоб у меня отсохло! И не думал даже. Просто шел мимо кладовки, услышал странные звуки. Неужто, соображаю, лихие люди в замок проникли, да в кладовой притаились. Я туда…

Я понимающе ощерилась: «В кладовке… Ага…Знакомая история.» Штаны, несколько позабытые бурно жестикулирующими руками, медленно поползли вниз. Паренек спохватился, сунулся придержать, но не уделил этому должного внимания и, распаляясь, взмахнул невидимым мечем. Глаза горят, язык заплетается. По всему, если там и были воры, то они отчаялись покинуть замок живыми. На беду мальца, кто-кто, а я то уж на этот театр не купилась: имела счастье созерцать хваленую доблесть в действии.

–А теперь начистоту, чего в кладовке забыл?

Пыл с вояки как рукой сняло.

–Ну? Вопрос понял?

–Вопрос понял,– Кисло заключил малец.– Ответ думаю.

–А ты не утруждайся. Так выкладывай.

Бездумно.

–Ну, – угрюмо осклабился провинившийся,– Они там сальце копченое держат, а нам уже вторую седмицу кулеш на гусиных шейках скармливают. Собакам на заднем дворе тоже самое дают! Я и решил их немного проучить. Залез, значит, и давай припасы половинить. Все по-чести: им и нам. Да только гляжу, больно много получается, в руках не унести. Вот штаны и развязал, да веревками внизу закрепил,– Рашаль кивнул на разрезанный надвое поясок, стягивающий широкие тролльи штанины в самом низу, для пущей вместимости.– Пихаю туда, значит, да вдруг слышу стон вроде. Так от ужаса рубаха к спине и прилипла. А за ним опять: «… буб-бур-бур…». Страш…Страшно интересно мне стало. Кто это в кладовку пробрался, да так над добрыми людьми пошучивает? Ну, сама понимаешь, с таким «уловом» за ворами бегать не с руки. Вот и решил со справедливостью обождать покамесь, сало обратно вывалил. Дай, думаю, подкрадусь, да застану упыря врасплох. А тот упырь словно никуда уходить и не собирается, мирно так свое «бур-бур» на все лады выводит. Ну, нахал! Подкрался поближе и прям остолбенел. Это ж наш УББыр Гон трели на кулак наворачивает. Пораньше меня в кладовую залез, натрескался сметаны и ещё не знамо чего, расслюнявился аж от удовольствия, да так на месте преступления и сморило, чтоб его. Хотел уже вернуться к своему интересу, но тут, домовой ущипнул, вспомнил.

–Ну! – нетерпеливо подбодрила я.– Говори уж до конца.

–Я сам из Отрыжека. Печище то у нас большое, богатое, да и места больно красивые: река широкая, даже летом не пересыхает, лес есть, да полянки ягодные,– со счастливой улыбкой затянул Рашаль.– Только вот скучно. Особливо зимой, когда поля работу не принимают, да по окрестностям так просто не смотнешься: завьюжило. К излому зимы к нам обычно на праздник баечники да факиры стекаются. Времена то самые лучшие: и люд по веселью стосковался, и денежка ещё не вся за долгую зиму утекла. На прошлый праздник, значит, фокусник забрел. Мастерство показывает, залюбуешься. Словно не фокусы, а самая настоящая магия. Мне интересно стало, как это он так? Ходил за ним, заглядывал, только так ничего и не понял. Один трюк особенно хорош. Берет из колоды карту, обычную такую, ничем не приметную. Кладет на неё щепку, любую, часто у кого даже спросит. А потом карту так немного, двумя пальцами, сжимает, словно магию на неё насылает, глазами так поводит-поводит, да и скажет там что. Понятно, все для отвлечения внимания. Только я парень не дурак, уловки их ведаю. А щепочка та над картой так и взлетает. Как это он делает, в толк взять не мог. Одно только и понял: карта – не простая. Я за ним и так и этак, и со спины смотрел. Отроки бают, если так глянуть, то секрет непременно прознаешь. Никак не выходило. Пришлось это… знаешь ли… проверенным средством. Упер я её, карту ту. Фокусник так ничего и не понял, вполне довольный Отрыжек покидал. Утек я подальше, сокровище свое достал и ну глядеть. А секрет то прост: тончайшие веревочки протянуты были. Как только карту сжимаешь, они уменьшаются; и щепочка словно сама в воздухе парит. Карту эту, понятное дело, я показывать своим не решился. Зато потом, в городе, хороший доход с фокуса имел. Да только теперь она в тимировой тюряге осталась, а ход туда мне заказан.

–А гном то причем?– искренне удивилась я.

–Так это ж всем понятно,– развел руками Рашаль.– У них же бороды особенные. Никогда не доводилось гномов за бороду оттаскать? То-то и оно: не очень получится. Они ж у них словно резиновые, тянуться почитай в две длинны. А волосинки тонюсенькие, сразу и не различишь, если по одному. У того фокусника на карте именно гномий волос был, очень редкий, зараза! Вот я и размечтался новую сделать. Всю луну замок обшаривал, ни одного волоска! А тут прямо само в руки и плывет… Бес попутал, стал я к нему подбираться. Только наклонился, тихонько так, только руку занес, хотел щипнуть пару-тройку, а тут он глаза и открыл. А у меня как раз штаны на пол упали, ну не думал я о них. Словом, УББыр Гон как-то всю ситуацию по-своему понял.

–И что ж мне с тобой делать?– Оценив честность, благодушно ухмыльнулась я.– ЛиККар то теперь и на меня сердится!

–А на тебя за что?

–За ходатайства мои. Ну да ладно, вот воспитаю тебя маленько за воровство, авось и мне на душе полегчает. Давай!

–Чего давать?– малец продолжал хорохориться, но улыбка с лица все-таки сползла.

–Руку, бестолочь!

–Так ты ж обещала оставить десницу, коли все по-честному…,– неосмотрительно напомнил пройдоха.

–Обещала десницу, так оставлю, ты шуйцу давай!

Два раза повторять наредкость сообразительному пареньку не было нужды. Над ухом пронесся легкий ветерок, лишь зацепив кончики моих волос, дверь недовольно взвизгнула и осталась болтаться распахнутой. Я усмехнулась, подавив зевок, подошла к ней и захлопнула.

Глава 5

Закатное солнце медленно, но верно подбиралось к окоему, вызолотив верхушки сосен и утихомирив пыл особенно крикливых от зимнего голода ворон. В небо они больше не поднимались, чувствуя скорое приближение ночи. Так и остались ковырять неглубокий, местами успевший потемнеть снежок в надежде найти орешек или зернышко какое. Лишь опасливо поглядывали на одинокую фигурку невысокой девушки, застывшей на самом краю тени леса, удлинившейся почти максимально благодаря прощальным лучам багряного диска. Она ежилась от холода, кутаясь в пуховую шаль, но не уходила, с наслаждением вдыхая чистый лесной воздух, словно пробуя его на вкус. Настоящий, свежий, не то, что в там, где она провела последниё две луны. Долгими одинокими вечерами её одолевала тоска, желание поскорее увидеть его, прижаться к теплому плечу, зарыться лицом в черные кудри. Ей все больше казалось, что тяжелый железисто- кислый запах его охранной магии, плотным кольцом окружавший охотничий замок, терпеть больше не получиться.

Но, памятуя о своем обещании, тяжело вздыхала и возвращалась обратно, раз за разом погружаясь в омут почти болезненного ожидания: «Где он сейчас? Что с ним?». Далеко от дома она не отлучалась. Сегодня стояла неподвижно, словно в нерешительности. Луч солнца мазнул по холмику камней на просеке, задержался на вязанке дров, плотно перетянутых витой бечевкой и нежно коснулся затылка девушки, в черных как смоль волосах тут же заплясали озорные искорки. Увидеть его она не могла, зато почувствовала прощальный поцелуй заката. Неожиданно расправила плечи, толстая шаль соскользнула в примятый сугроб. Девушка нагнулась её подобрать, но через мгновение передумала, выпрямилась и спешно стала раздеваться до нижнего белья. Стоящий за кряжистым стволом ели паренек оторвался от зрелища и скрылся за деревом, закрыл глаза, с минуту простоял так, а потом потянулся обратно. На месте девушки он увидел незнакомую этим местам тварь, её и нежитью то не назовешь. Что в ней больше: человеческого или птичьего? Хотя на миленькую птичку она явно не смахивала. Лицо осталось все тем же, до боли родным и красивым. Выразительные черные глаза прикрывали тени от длинных пушистых ресниц. Только губы словно кровью налились, алые, как ягоды шиповника на заснеженном кусте, да волосы, подобно змеям на головах медуз горгон поползли наверх и сплелись в высокую замысловатую прическу. Теперь она не выглядела по-детски наивной, трогательно беззащитной. Ничего в ней не осталось от того хрупкого подснежника. Фигура – завораживающе притягательна, талию при желании можно было обхватить, сомкнув пальцы обеих рук, грудь увеличилась, и соблазнительно выпирала из кожаного лифа, да и бедра тоже округлились в одночасье. За спиной два огромных черных крыла в её рост. Хороша, если бы не длинный львиный хвост с кисточкой на конце, да руки и ноги, перетекающие ниже локтей и колен в мохнатые лапы с клинками-когтями пугающей длины. Неестественной, вызывающей страх вперемешку с брезгливостью. Что за денек был у творца, мучавшегося над созданием гарпий? Тосковал по потерянной любви, вспоминая пылкие ночи, или решил, наконец, создать что-нибудь безупречно прекрасное, но потом передумал, тиранул на холсте судеб замызганным рукавом и с горькой усмешкой домулевал уродливые конечности? Рашаль печально улыбался, будто бы знал ответ на все вопросы. Гарпия переминалась с лапы на лапу. Они мерзли сильнее, чем человеческие ноги, не смотря на пух под пером и грубую кожу, словно прозрачно намекали: «Ты здесь чужая». Но упрямица не сдавалась, несколько раз подпрыгнула в нерешительности, поглубже вдохнула морозный, но оттого сделавшийся кристально чистым воздух, и стремительно вошла в небо, обогнав последний луч закатного солнца. Черная фигурка мгновенна уменьшилась до размеров бобового зернышка и застыла высоко над лесом. Тень от гарпии отразилась в облаках, укутывая добрую их половину тревожным темным коконом. «Сама душа сумерек», -мечтательно прошептал паренек, с неподдельной нежностью вглядываясь в чернеющий небосвод. Вспугнутые вороны с запоздалыми криками разлетались прочь от странной полянки, в спешке роняя незавидную добычу. Бобовое зернышко стало быстро увеличиваться в размерах, и вскоре Рашаль уже смог различать трепетание её крыльев. Гарпия спустилась так низко, что смогла коснуться лапами верхушек елей. Келено, не отрываясь, смотрела в сторону исчезающего солнца, словно пыталась надолго запечатлеть его в памяти. Или, все-таки, нечто другое? Да, похоже. Слишком напряжена, хмурится и покусывает губу. Она всегда кусает губу, когда волнуется. За миг до её рывка Рашаль все понял, но его оклик уже не смог бы остановить гарпию. Келено летела вслед за прощальным лучом солнца, словно пыталась удержать исчезающий в небытие последний выдох уходящего в Навь. Рашаль предано всматривался в небосвод до тех пор, пока она не бросилась вниз подобно сорвавшемуся метеору. Сумерки поглотила в своем бездонном чреве тихая беззвездная темень. Наверное, небо затягивали тучи. Рашаль ещё некоторое время подождал подругу, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Попробовал попрыгать, но согреться все равно не получилось. Иногда ему так хотелось уберечь Келено от всего плохого, что неминуемо поджидает девушку на дороге жизни. А в том, что Келено непременно нарвется на неприятности, он нисколько не сомневался, руку на отсечение мог дать. Да только разве она его послушает? «Да нет, уже не вернется, а если и вернется, то врятли найдет»,– устало заключил паренек и побрел к вороху промерзших насквозь вещей и готовой вязанке дров. До чего же ему не хотелось возвращаться домой.

Глава 6

Всего лишь мгновение я продолжала надеяться, что увижу его. Но это был Енк. Он скакал на своем ахалтинце, безжалостно понукая измученное животное. И пусть капюшон плаща скрывал лицо, ошибки быть не могло: не Владимир. Неужели произошло что-то страшное, непоправимое? Почему Енк один? Однако предчувствие молчало, предпочитая не делать преждевременных заключений. Щепка беззвучного парения с распахнутыми крыльями за спиной, когда ветер с силой вдавливается в легкие, острое наслаждение свободой на грани с болью. Наслаждаться же неизвестностью не получалось. Пришлось спикировать перед ошалевшим всадником, слава Зевсу, вовремя втягивая когти.

–Бычий корень! Каддар!– Тролль продолжал нещадно материться, но отмахиваться не стал, разглядев в подслеповатых сумерках ту, к коей и направлялся.– Неплохо получается.

–Что?– довольно перебила я.

–Пугать одиноких путников.– Огрызнулся тролль, но взглядом помягчел.

Останавливаться он не стал, так и продолжал скакать к видневшемуся над верхушками елей шпилю. Я не препятствовала, пристроившись одесную. Ахалтинец даже не сбился с иноходи, только устало покосился и недовольно заржал, пытаясь отвязаться от непривычного существа. Не то, чтобы он меня испугался, просто был настороже, мало ли, что можно ожидать от странной «птички».

–Владимир…,– полет, однако, отнимал много сил. Перевести дыхание получалось плохо.– С ним все хорошо?

Тролль откинул капюшон, отчего я не без тайного облегчения отметила вполне сытую, лоснящуюся и холеную физиономию. Никакого намека на ужасные страдания или язвы.

–Было, когда я отправлялся в путь. Что ему будет то? Небось, нахрюкался с послами барматухи и девок лапает.

–Каких?– оторопела я.

–Каких, каких, – Язвительно огрызнулся тролль.– Роскошных. Не то, что некоторые. У них, хотя бы, задница есть и эта… талия.