Песнь об Ахилле
Шрифт:
— Такова природа безумия, — ответил Хирон. Голос его казался глубже обычного. Он знал этого мужа, вспомнил я. Он знал и его жену.
— Но отчего наступило это безумие?
— Боги пожелали наказать его.
Ахилл затряс головой. — Но это же было больше наказанием для нее. Это несправедливо.
— Нет закона, по которому богам должно быть непременно справедливыми, Ахилл, — сказал Хирон. — Да и, возможно, гораздо больше скорби в том, чтобы жить после того, как тот, кто тебе дорог, ушел. Как
— Пожалуй, это так, — согласился Ахилл.
Я слушал молча. Глаза Ахилла вспыхивали огоньками костра, темные тени резче обозначили черты лица. Я бы узнал его и во тьме, и под любой личиной. Я бы узнал его даже сквозь безумие.
— Добро, — сказал Хирон. — Рассказывал ли я вам об Асклепии, и о том, как он раскрыл секреты врачевания?
Рассказывал, но мы хотели послушать снова, историю о том, как герой, сын Аполлона, пощадил змею. Змея в благодарность лизнула его уши, так что он обрел способность слышать, как она шепотом поведает ему тайны целебных трав.
— Но ведь на самом деле это ты обучил его врачеванию, — сказал Ахилл.
— Да, я.
— И ты не в обиде, что твою заслугу приписали змее?
Зубы Хирона сверкнули в темной бороде. В улыбке. — Нет, Ахилл, я не в обиде.
Потом Ахилл играл на лире, а Хирон и я слушали. Лира моей матери. Он привез ее сюда.
— Жаль, что я не знал раньше, — сказал я в первый же день. — Я уж почти решил не идти за тобой, потому что не хотелось ее оставлять.
— Теперь я знаю, как заставить тебя всюду следовать за мной, — улыбнулся он.
Солнце садилось за отрогами Пелиона; мы были счастливы.
Время у горы Пелион бежало быстро, дни протекали безмятежно. Теперь гулять по утрам было прохладно, теплело неохотно, когда слабеющие солнечные лучи пробивались сквозь пожелтевшие листья. Хирон дал нам меховую одежду и повесил на входе в пещеру шкуры, чтобы не выпускать тепло. Днями мы готовили дрова на зиму, солили мясо впрок. Звери еще не попрятались в норы, но скоро, сказал Хирон, должны были. По утрам мы любовались схваченными инеем листочками. Мы знали о снеге лишь по рассказам аэдов, сами мы его никогда не видели.
Однажды поутру, проснувшись, я увидел, что Хирона нет. Это было обычным делом, он чаще всего просыпался прежде нас, чтобы подоить коз и собрать фрукты к завтраку. Я вышел из пещеры, чтоб Ахилл мог поспать, и сел ждать Хирона. Пепел вчерашнего костра успел остыть и побелеть, я разгребал его палочкой и слушал лесные шорохи. Перепелка курлыкнула из подлеска, ей отозвался тоскующий голубь. Я слышал, как потрескивал дерн, от ветра ли или от легких шагов зверя. Я уж собирался пойти принести дров и разжечь огонь.
Странное ощущение пришло, словно мурашки по коже. Сперва затихла перепелка, потом голуби. Листва
Порой, сказал я себе, Хирон творит волшебства, вроде того, чтобы согреть воду или успокоить зверя.
— Хирон? — позвал я. Голос мой дрожал и прерывался. — Хирон?
— Не Хирон.
Я обернулся. Фетида стояла у самого края полянки, ее белая как кость кожа и черные волосы казались яркими, как вспышки молнии. Платье, что было на ней, облегало тело и блестело как рыбья чешуя. Вдох застрял в моем горле.
— Тебя не должно быть тут, — сказала она. Так острые скалы царапают корабельное днище.
Она шагнула вперед, и трава, казалось, увядала под ее ногами. Она была морской нимфой, и земные создания не любили ее.
— Прошу простить, — выдавил я, голос был словно застрявший в горле сухой лист.
— Я предупреждала тебя, — Чернота ее глаз словно вливалась в меня, перекрывала горло, не давая дышать. Даже если бы я посмел крикнуть, я бы не смог.
Шорох за моей спиной и затем голос Хирона, громкий в этой тишине. — Приветствую тебя, Фетида.
Тепло вернулось моей коже, вернулось и дыхание. Я почти побежал к нему. Но его твердый взгляд удержал меня. Пожелай она, могла бы меня достать и тут.
— Ты пугаешь мальчика.
— Ему здесь не место, — ответила она. Губы ее были красны, словно от свежей крови.
Рука Хирона твердо легла на мое плечо. — Патрокл, вернись в пещеру. Поговорим с тобой позднее.
Все еще чувствуя дрожь в ногах, я повиновался.
— Ты слишком долго прожил среди смертных, кентавр, — услышал я ее слова, прежде чем за мной опустилась шкура-полог. Я прижался к стене пещеры; в горле было солоно и мерзко.
— Ахилл, — позвал я.
Он открыл глаза и оказался рядом прежде, чем я смог говорить.
— Что с тобой?
— Твоя мать здесь.
Я увидел, как он напрягся. — Она тебя не тронула?
Я помотал головой. Не сказав, что видел — она хотела. И могла бы, если бы Хирон не пришел.
— Я должен идти, — сказал Ахилл. Шкуры зашуршали, раздвинувшись и пропуская его, а потом снова сомкнулись.
Я не слышал, о чем там говорили на полянке. Они говорили негромко, а может, отошли куда-то. Я ждал, обводя пальцем спиральки на каменном полу. За себя я больше не волновался — Хирон, видно, твердо решил меня оставить, он был старше ее, был уже взрослым, когда боги еще только качались в колыбельках, а уж она-то тогда была всего лишь яйцом в морских глубинах. Но было нечто, которое трудно как-то назвать. Она могла многого лишить меня.