Песнь об Ахилле
Шрифт:
Когда они вернулись, был уже почти полдень. Первым делом я взглянул в лицо Ахилла, стараясь понять все по его глазам, по тому, как сжался его рот. Но ничего не заметил, разве что следы усталости. Он бросился на тюфяк рядом со мной.
— Так есть хочу, — сказал он.
— Этому и следует быть, — отозвался Хирон. — Время обеда прошло давно. — Он уже готовил нам еду, легко двигаясь по пещере несмотря на свои размеры.
Ахилл повернулся ко мне. — Все хорошо. Она просто хотела повидать меня. Поговорить со мной.
— И снова придет поговорить, — И, словно прочтя мои мысли,
В первую очередь она богиня, подумал я.
Пока мы ели, страхи мои рассеялись. Я немного беспокоился, что она расскажет Хирону о произошедшем на берегу, но его отношение к нам не изменилось, да и Ахилл остался таким же, каким был всегда. Так что спать я лег если не со спокойствием, то с облегчением.
С того дня она стала приходить чаще, как и говорил Хирон. Я научился чувствовать ее приход — падала тишина, словно тяжелый занавес, — и старался тогда держаться поближе к Хирону и пещере. Оставалась она неподолгу, и я говорил себе, что не испытываю к ней неприязни. Но ее уходу я радовался.
Пришла зима. Река замерзла [2] . Мы с Ахиллом ходили туда, ноги наши скользили по льду. Позднее мы пробивали лунки и удили рыбу. Только это из свежатины мы и ели — леса опустели, попадались разве что мыши да случайная куница.
Выпал снег, как и говорил Хирон. Мы лежали на земле и смотрели, как падают снежинки и как они тают от нашего дыхания. У нас не было ни обуви, ни плащей, кроме тех меховых одеяний, что дал нам Хирон, потому мы с удовольствием возвращались в тепло пещеры. Даже сам Хирон надевал лохматую накидку из, как он говорил, медвежьей шкуры.
2
Переводчик не уверен, что горные реки в Греции способны замерзать и покрываться льдом. Но оставляет все на совести автора.
Мы отсчитывали дни с первого снегопада, отмечая их черточками на камне. — Когда дойдет до пятидесяти, — говорил Хирон, — лед на реке начнет ломаться. — Утром пятидесятого дня мы услышали звук, словно упало большое дерево. Трещина прошла по ледяной корке от берега до берега. — Скоро весна, — сказал Хирон.
Прошло совсем немного дней, и начала пробиваться трава, белки, отощавшие после зимы, стали выбираться из дупел. Мы, подражая им, тоже выбирались из пещеры и завтракали на свежем весеннем воздухе. В одно из таких утр Ахилл спросил Хирона, будет ли тот учить нас сражаться.
Не знаю, что навело его на эту мысль — зима взаперти, без телесных упражнений, или же встреча с матерью неделю назад. А может, ни то, ни другое.
Ты будешь обучать нас сражаться?
Я медленно вдохнул и выдохнул. Хирон ответил: — Если пожелаешь, я стану учить тебя.
Позднее в тот же день он отвел нас на полянку повыше в горах. При нем были копейные древка и два учебных меча из хранилища в углу пещеры. Он велел каждому из нас показать, что мы знаем из обращения с оружием. Я показал, медленно, приемы, защиту и перемещения, которым научился
Прошло, казалось мне, много времени, руки ослабели от взмахов меча. Наконец, Хирон остановил нас. Мы жадно напились из родника и легли на траву. Моя грудь тяжело вздымалась, Ахилл же дышал ровно.
Хирон молчал, стоя перед нами.
— Ну, что скажешь? — нетерпеливо спросил Ахилл, и я вспомнил, что Хирон был всего четвертым, кто видел, как Ахилл сражается.
Не знаю, какого ответа я ждал от кентавра, но уж точно не ждал того, что прозвучало.
— Мне нечему тебя учить. Ты знаешь все, что знал Геракл, и даже более того. Ты самый великий воин своего поколения и поколений, что были прежде.
Краска выступила на щеках Ахилла. Не знаю уж, от изумления или от удовольствия.
— О твоих умениях узнают люди, и захотят, чтобы ты сражался в их войнах, — он помолчал. — Каким будет твой ответ?
— Я не знаю, — сказал Ахилл.
— Пока что и это ответ. Но скоро тебе придется давать иной.
Настала тишина, и я ощутил как воздух сгустился вокруг нас. Лицо Ахилла, впервые с того дня как мы сюда прибыли, было сурово и печально.
— А что можешь сказать обо мне? — спросил я.
Темные глаза Хирона остановились на моем лице. — Тебе никогда не прославиться в боях. Это тебя удивляет?
Тон его был ровным, и каким-то образом он смягчил то, что сказал Хирон.
— Нет, — честно ответил я.
— Но в твоих силах стать умелым бойцом. Желал бы ты этому научиться?
Я вспомнил погасшие глаза мальчика, как быстро его кровь впиталась в землю. Я подумал об Ахилле, самом великом воине своего поколения. Я подумал о Фетиде, которая забрала бы его у меня, если бы могла.
— Нет, — сказал я.
Тем и кончились наши занятия боем.
Весна сменилась летом, и леса согрелись и ожили, и полнились теперь плодами и весельем. Ахиллу исполнилось четырнадцать и посланники привезли ему дары от Пелея. Странно было видеть здесь их доспехи и дворцовые цвета одежды. Я видел, как их взгляды перебегали от Ахилла ко мне, потом к Хирону, к Хирону больше всего. Во дворце любили сплетни, и эти люди, когда вернутся, будут приняты по-царски. Так что я был рад увидеть, как они закидывают на спину опустевшие заплечные мешки и уходят.
Дары были приняты с благодарностью — новые струны для лиры и новые туники из лучшей шерсти. Также был новый лук и к нему стрелы с железными наконечниками. Мы пробовали их остроту, должную помочь нам добывать ужин.
Некоторые вещи не были столь полезны — златотканые плащи, которые за пятьдесят шагов выдадут присутствие носящего, усыпанный камнями пояс, слишком тяжелый, чтобы носить его ежедневно. Также была попона, богато расшитая и призванная украсить скакуна царевича.
— Думаю, это для меня, — поднял бровь Хирон. Мы разорвали ее потом на повязки и тряпки, грубая ткань отлично подходила для того, чтоб отчищать грязь и остатки пищи.