Песнь об Ахилле
Шрифт:
Ифигения легко сошла со своей колесницы и ступила на деревянный помост. Она была совсем юной, едва достигла четырнадцати, и в ней сочеталась величавость жрицы и детская восторженность. Она обняла отца, взлохматила пальцами его волосы, что-то прошептала ему и засмеялась. Я не видел его лица, но руки, обнимавшие ее, словно вдруг отяжелели.
Одиссей и Диомед шагнули вперед, улыбаясь, и поклонились, приветствуя ее. Она ответила учтиво, но явно выражая нетерпение. Взгляд ее искал будущего супруга, которому она была обещана. Она нашла его легко, и взгляд ее скользнул по его
Под ее взглядом Ахилл вышел вперед, навстречу ей. Он стоял на самом краю возвышения. Сейчас он мог коснуться ее, и я увидел, что он уже протянул руку к ее дрожащим пальчикам, гладким как отполированные морем раковины.
И вдруг девушка покачнулась. Помню, лицо Ахилла посмурнело. Помню, он рванулся поймать ее.
Но она не падала — ее волокли прочь, к алтарю. Никто не заметил, как кинулся к ней Диомед, в следующее мгновение его рука уже легла на ее шею, огромная рядом с ее тонкими ключицами. Она была слишком ошеломлена, чтобы сопротивляться, чтобы вообще осознать, что происходит. Агамемнон выхватил что-то из-за пояса, и оно сверкнуло на солнце, когда он воздел его.
Лезвие ножа полоснуло ее горло, и кровь хлынула на алтарь, залила ее платье. Она захрипела, пытаясь что-то сказать, но уже не смогла. Тело ее содрогнулось, выгнулось, но руки царя прижали ее к алтарю. Последние судороги борьбы, они были все слабее и, наконец, она вытянулась и затихла.
Кровь лилась на руки Агамемнона. В повисшей тишине он промолвил: — Богиня удовлетворена.
Кто знает, что могло тогда случиться? Воздух все еще был напоен железным, солоноватым запахом ее смерти. Человеческие жертвоприношения были мерзостью, давным-давно изгнанной из наших краев. И свою собственную дочь!.. Мы были в ужасе и ярости, и вот-вот мог вспыхнуть мятеж.
Но прежде, чем мы двинулись, что-то коснулось наших щек. Мы замерли, не в силах поверить — и вот снова. Прохладно и легко, и пахнуло морем. Шепоток пробежал в толпе. Ветер. Подул ветер. И разжались кулаки. Богиня удовлетворена.
Ахилл словно оцепенел, прирос к месту на помосте, где стоял. Я взял его за руку и потащил сквозь толпу к нашему шатру. Глаза у него были безумные, а на лице остывали брызги ее крови. Я смочил тряпицу и попытался оттереть ее, но он схватил меня за руку. — Я мог их остановить, — сказал он. Лицо его было совсем бледным, голос словно разом охрип. — Я был рядом. Я мог ее спасти.
Я помотал головой. — Ты же не знал.
Он закрыл лицо руками и не отвечал ни слова. Я обнял его и бормотал все успокаивающие словечки, какие мог найти.
Он успел умыться, вымыть окровавленные руки и переменить испачканную кровью одежду, когда Агамемнон прислал за нами, приглашая вернуться на рыночную площадь. Артемида, сказал он, разгневалась на столь большое войско, готовое пролить много крови. Она потребовала за то плату, плату наперед. Коров было недостаточно. Потребовалась невинная жрица, человечья кровь за человечью кровь, старшая дочь предводителя.
Ифигения обо всем знала, сказал он. Она была согласна. Большинство стояли слишком далеко и не видели смертельного ужаса
Ее сожгли той же ночью на костре из кипариса, дерева, посвященного темнейшим из наших богов. Агамемнон пожаловал сотню амфор вина для празднования; наутро мы отплывали к Трое. В нашем шатре измученный Ахилл забылся сном, легши головой на мои колени. Я поглаживал его лоб, видя, как дрожь пробегает по его лицу. В углу шатра лежала его испачканная кровью свадебная туника. Когда я смотрел на нее, в груди тяжелело. Это была первая смерть, которой он стал свидетелем. Я осторожно снял его голову с моих коленей и встал.
Снаружи пили, пели и кричали воины. На берегу горели костры, раздуваемые свежим бризом. Я шел меж лагерных костров, минуя празднующих воинов. Я знал, куда идти.
У его шатра стояла стража, но стражники дремали, опершись на копья. — Кто таков? — проснувшись, спросил один. Я шагнул мимо него в шатер.
Одиссей обернулся. Он стоял, облокотившись на низкий столик, и водил пальцем по карте. Подле него я увидел тарелку с недоеденным ужином.
— Приветствую тебя, Патрокл. Все в порядке, я его знаю, — добавил он стражнику, сунувшемуся было за мной. Подождал, покуда тот ушел. — Я так и знал, что ты придешь.
Я хмыкнул. — Что бы ты на самом деле ни думал, ты бы все равно это сказал.
Он ухмыльнулся. — Сядь, если хочешь. Сию минуту, я доем.
— Это ты дал им ее убить, — бросил я ему.
Он подтянул табурет к столу. — Отчего ты думаешь, что я мог им помешать?
— Ты бы помешал, будь это твоя дочь, — я чувствовал, что мои глаза мечут искры. Я хотел его испепелить.
— У меня нет дочери, — он оторвал кусочек хлеба, обмакнул его в подливу. Съел.
— Тогда будь это твоя жена. Что, если бы это была твоя жена?
Он поднял на меня глаза. — Что ты хочешь, чтоб я сказал? Что тогда я бы этого не сделал?
— Да.
— Не сделал бы. Но возможно, именно потому Агамемнон — царь Микен, а я повелеваю всего лишь Итакой.
Слишком легко давались ему ответы. Его спокойствие меня разозлило.
— Это была твоя идея убить ее.
Сухая усмешка искривила его рот. — Ты слишком много от меня хочешь. Я всего лишь советник, Патрокл. Не полководец.
— Ты нам солгал.
— Про свадьбу? Да. Только так можно было заставить Клитемнестру отпустить девушку. — Ее мать, там, в Аргосе. Вопросы вертелись у меня на языке, но я знал его уловки. Нельзя было дать ему отвлечь меня от гнева. Кулак мой взметнулся вверх.
— Ты его опозорил. — Ахилл пока не думал об этом, он слишком скорбел о смерти девушки. Но я должен был об этом думать. Позор от их деяния мог лечь и на него.
Одиссей махнул рукой. — Люди уже позабыли, что он был к этому причастен. Они забыли думать о нем, едва пролилась ее кровь.
— Тебе удобно думать именно так.
Он налил себе вина, выпил. — Ты гневаешься, и не без оснований. Но для чего ты пришел с этим ко мне? Я не держал ни ножа, ни девушки.
— Там было полно крови, — выхрипнул я. — На его лице, на губах. На одежде. Знаешь, что было с ним после этого?