Песнь об Ахилле
Шрифт:
— Да, наш могущественный царь Микен, — Одиссей снова откинулся назад. — Гордый отпрыск рода Атрея. Его прадед Тантал был сыном Зевса. Ты, разумеется, знаешь эту историю.
История вечных мук Тантала была известна всем. В наказание за презрение к их могуществу, боги низвергли его в наиглубочайшую бездну подземного царства. Они обрекли царя терпеть вечные голод и жажду и не мочь дотянуться до еды и воды.
— Я о нем слышал. Но никогда не знал, в чем же его преступление, — сказал Ахилл.
— Что ж, в дни царя Тантала все наши царства были одинаковы по размеру, и цари
Итак он призвал сына Пелопса и спросил, желает ли тот помочь своему отцу. Конечно, сказал Пелопс. Отец его улыбнулся и обнажил меч. Одним ударом он перерезал сыну горло. Разрубил тело на куски и поджарил их над огнем.
Желудок мой сжало, когда я представил холодное острие, рассекающее плоть мальчика.
— Когда мясо мальчика был готово, Тантал воззвал к своему отцу Зевсу, что живет на Олимпе. «Отец, — сказал он, — я решил задать пир в твою честь и в честь твоих сродников. Собирайтесь скорее, пока мясо не остыло и еще нежно и свежо». Богам нравились подобные пиры, так что они собрались в залу дворца Тантала. Однако когда они прибыли, запах жареного мяса, обычно такой приятный, едва их не удушил. В одно мгновение Зевс понял, в чем было дело. Он схватил Тантала за ноги и швырнул в Тартар, на вечное наказание.
Небо было ясным, а ветер свежим, но после рассказа Одиссея мне показалось, что мы сидим у костра, а вокруг сгущается ночь.
— Затем Зевс сложил куски тела мальчика вместе и снова вдохнул в него жизнь. Пелопс, хоть и был еще юн, стал правителем Микен. Он был добрым царем, преуспел в благочестии, был мудр, однако много бедствий постигло его царство. Порой говорят, что боги прокляли род Тантала, приговорив их к злодействам и несчастьям. Сыновья Пелопса, Атрей и Фиест, унаследовали гордыню своего деда и преступления их были темны и кровавы, так же как его деяния. Дочь, обесчещенная отцом, сын, зажаренный и съеденный, и вся их отчаянная борьба за трон.
Лишь теперь доблесть Агамемнона и Менелая вернула их роду удачу, участь его изменилась. Дни междуусобиц позади, и под могучей рукой Агамемнона Микены процветают. Он известен своим мастерством во владении копьеми и твердостью в управлении страной. Нам повезло, что у нас такой военачальник.
Мне казалось, что Ахилл не слушает. Но тут он повернулся, чуть нахмурился. — Каждый из нас — военачальник.
— Разумеется, — согласился Одиссей. — Но нам предстоит сражаться с общим врагом, разве нет? Две дюжины военачальников на поле битвы — это сумятица, ведущая к поражению. — Он осторожно улыбнулся. — Ты же знаешь, как мы уживаемся между собой — мы, верно, кончили бы тем, что вместо троянцев поубивали друг друга. В подобных войнах успех приходит лишь когда у людей общая цель, они будто один мощный удар копьем, а не сотни слабеньких уколов иголками.
Ахилл пропустил эту лесть мимо ушей. Садящееся солнце бросило тени на его лицо, глаза потемнели, а взгляд отяжелел. — Я пришел по своей воле, царевич Итаки. Я приму советы Агамемнона, но не его приказы. Желаю, чтобы ты это понял.
Одиссей покачал головой. — Да хранят нас боги от самих себя. Еще и битвы нет, а уже беспокойство за свою честь.
— Я не…
Одиссей поднял руку. — Поверь мне, Агамемнон понимает, сколь много значит твое участие в войне. Он первым захотел, чтобы ты присоединился. Ты будешь встречен в войске со всем почетом, которого только можешь пожелать.
Это было не совсем то, что имел в виду Ахилл, но достаточно близко. Я был рад, что упреждающие удары сделаны.
В тот вечер, после того как мы поужинали, Ахилл вытянулся на постели. — Что ты думаешь о тех, кого нам предстоит встретить?
— Не знаю.
— Хорошо, что Диомед наконец отбыл.
— И я этому рад. — Царя мы высадили на северном эвбейском побережье, там он должен был подождать своей аргосское войско. — Я ему не доверяю.
— Надеюсь, вскоре мы сами узнаем, что это за люди, — сказал он.
Мы несколько мгновений помолчали. Снаружи начинался дождь, он мягко шуршал по скатам шатра.
— Одиссей сказал, ночью будет штормить.
Эгейский шторм, быстро налетает, быстро заканчивается. Наш корабль в безопасности, вытащен на берег, а завтра погода будет ясной.
Ахилл смотрел на меня. — Вот тут твои волосы никогда не лежат гладко, — он коснулся моей головы. — По-моему, я тебе не говорил, что мне это нравится.
Там, где он коснулся, я ощутил щекотку. — Нет, не говорил.
— А должен был, — его рука спустилась к ямке у моего горла, мягко дотронулась до места, где билась кровь. — А об этом? Говорил я тебе, что думаю об этом?
— Нет.
— А об этом точно говорил, — его рука переместилась на мою грудь, кожа моя согревалась под его ладонью. — Говорил я тебе об этом?
— Об этом говорил, — дыхание мое слегка сбивалось.
— А как насчет вот этого? — рука потянулась к моим чреслам, обвела бедренную косточку. — Об этом я тебе говорил?
— Говорил.
— А об этом? Уж это-то я точно не должен был забыть. — Кошачья улыбка. — Скажи, что не говорил.
— Не говорил.
— И об этом тоже. — Его рука теперь двигалась без остановок. — Точно знаю, об этом я тебе говорил.
Я закрыл глаза. — Скажи еще раз.
Позднее, Ахилл спал подле меня. Пришел шторм, о котором предупреждал Одиссей, грубая ткань шатра содрогалась от ветра. Я слышал, как хлестали струи дождя, как волны с грохотом накатывались на берег. Он повернулся во сне, и с ним словно повернулся воздух, принеся сладковато-молочный запах его тела. Вот этого мне будет не хватать, подумал я. Я скорей покончу с собой, чем лишусь этого, подумал я. Сколько нам еще осталось, подумал я.