Песнь Самайна
Шрифт:
Дикая Охота
Локка воротился в избу старицы только к следующей ночи.
Охота продолжалась весь день, и озверевшие от неудачи в поимке лиса жители стреляли любого зверя, что попадался им на пути.
В избе вымотанного кузнеца ждала скорбная картина: на столе, с которого грубо были сметены тарелки и лучины, лежала Рогнеда.
На лице её не было ни кровинки, а грудь, как показалось поначалу Локке, не вздымалась от дыхания.
Рядом, уронив голову на руки,
– Я не хотел… Она бросилась, она… – бормотал он, подняв на кузнеца покрасневшие больные глаза.
Локка в один шаг подскочил к дочери и прижал руку к её шее.
Под его пальцами медленно, едва ощутимо трепетала жилка, толкая кровь.
Кузнец быстро осмотрел наспех перевязанное Иваром плечо дочери, из которого всё ещё торчала стрела.
– Боялся вынимать, – запинаясь, пояснил сын старосты. – Чтоб кровью не истекла.
– Вон, – с плохо сдерживаемым гневом прошипел Локка.
Ивар, пошатнувшись, вскочил на ноги.
Ещё никогда кузнец не выглядел так чуждо, так страшно, будто он явился из мрачных сказок о северных варягах, которыми Ивара пугала в детстве мать.
Сын старосты попятился к двери, но из избы не вышел. Не мог уйти. Не простил бы потом себе.
Но, для Локки, с того момента, Ивар перестал существовать.
Северянин ловкими движениями размотал рваную повязку и осмотрел края раны. Запёкшаяся кровь измазала древко глубоко вошедшей стрелы.
Когда Локка коснулся плеча Рогнеды, она выгнулась и с немым криком распахнула глаза.
– Тише, тише, – кузнец прижал дочь обратно к столу. – Тут делов то на один рывок, я и не такие раны видал.
Ивар мог бы поклясться, что кузнец не лгал, и ему приходилось видеть боль куда более страшную. Но на столе лежала дочь Локки, а не какой-то неизвестный воин. Этот факт отражался дрожью в отцовском голосе и болью в глазах.
Локка быстро отошёл к печи, встал на колени и обеими руками взялся за одну из досок, что устилали пол.
Он вырвал её вместе с гвоздями, а под доской оказался мешок, набитый пузатыми бурдюками.
Кузнец взял один бурдюк, зубами вырвал пробку и вернулся к дочери.
– Не зря просил старицу припрятать, – объяснил он Рогнеде, выливая какую-то янтарную жидкость из бурдюка ей на плечо.
Северянка задёргалась, замолотила по столу руками, но Локка крепко прижимал её, не давая вырваться.
– Надо, валькирия моя, надо. Не то загноится, жар подымится, сгоришь за часы. Пояс дай!
Ивар не сразу сообразил, что последняя фраза была обращена к нему, но, как только понял, бросился к кузнецу, на ходу распоясываясь.
Локка взял его пояс, свернул, на манер кляпа, смочил янтарной жидкостью. Ивар почувствовал едкий торфяной запах, хмельной, но в сто крат
– Кусай, – скомандовал Локка, поднося вымоченный пояс ко рту дочери.
Рогнеда послушно закусила.
– А ты, держи её, чтоб не дёрнулась, – приказал кузнец Ивару.
Сын старосты и не думал ослушаться. Он бережно, но крепко прижал Рогнеду к столу.
Локка закатал рукава, полил на руки всё той же жидкости из бурдюка, и взялся за основание стрелы.
– Готова? – тихо спросил он дочь.
Рогнеда в ответ только сильнее сжала в зубах пояс и зажмурила глаза.
Кузнец выдохнул. Рванул стрелу.
Рогнеда вся изогнулась под руками Ивара, но тот держал крепко, и спустя мгновение северянка обмякла, снова погружаясь в беспамятство.
Кровь из открытой раны захлестала с новой силой, но Локка быстро зажал её скомканной чистой рубахой.
– Отпусти, – велел он Ивару.
Сын старосты быстро отошёл прочь от Рогнеды, стараясь не слишком глубоко вдыхать.
От железного запаха крови и торфяной жидкости из бурдюка, у Ивара закружилась голова.
Остановив кровь, Локка ещё раз полил рану янтарным пойлом. Ивар мысленно поблагодарил богов за то, что Рогнеда была без сознания и больше не корчилась в муках.
– Это эль, – тихо произнёс Локка. – Старый и крепкий, какой только на севере делают. Твоему отцу когда-то он пришёлся по вкусу.
Ивар боялся заговорить, поэтому просто кивнул.
Когда кузнец нашёл в запасах Рогнеды знакомые ему целебные травы и сделал дочери перевязку, Ивар был готов пасть ниц перед Локкой, моля о прощении.
Но кузнец ему не позволил.
– Выздоровеет не скоро, но жить будет, – холодно отчеканил Локка. – Тебя я не убью. Ты осмелился остаться, помог. Это дорого стоит. Но, чтоб с сей поры я тебя не видел около Рогнеды. Не дыши на неё. Не смотри на неё. Не смей подойти. Понял?
– Да, – хрипло выдавил Ивар.
– А теперь пошёл прочь.
Только оказавшись снаружи, сын старосты позволил себе сгорбиться и зарыдать.
Он стоял у избы старицы, где раненная его стрелой лежала девица, которую он любил.
«Люблю!» – думал Ивар, отчаянно хрипя и роняя слёзы на ворот своего кафтана.
Со стороны леса послышалось шуршание, и Ивар резко вскинул голову. Не хватало ещё, чтоб его кто увидел рыдающим, как дитё малое.
На границе леса стоял лис.
Он гордо смотрел на сына старосты, и в его звериных глазах будто вспыхивало пламя.
– Я убью тебя, – зарычал Ивар, бросаясь к зверю.
Лис не сдвинулся с места, но оскалился, не издавая ни звука.
Сын старосты вновь заглянул в жёлтые глаза, и замер, не в силах шагнуть ближе.