Песнь Самайна
Шрифт:
Жена старосты сидела во главе стола, покорно сложив руки и то и дело поглядывая на дверь.
«Вот, женщина, мать», – подумала Рогнеда. – «Не быть мне такой. Покорной, ждущей. Не хочу…»
Ивар стоял, уперевшись руками в печную стену. Северянка видела, как на его щеках ходили желваки.
Наконец, дверь скрипнула, и в избу вошёл староста.
Седовласый, коренастый старик всегда напоминал Рогнеде лесных духов, о которых рассказывала старица. Не хватало лишь веток, застрявших в бороде, да
Староста затворил за собой дверь и с усталым вздохом опустился за стол напротив жены.
– Суд будет, – тихо молвил он, наливая себе кислой браги из кособокого кувшина.
– Отец… – начал было Ивар, но под взглядом старосты замолк.
– Судить всем людом будем. Поутру у колодца.
Рогнеда ткнула в грудь себя, а затем указала на отца.
– Тебя, тебя. Отца не тронут, – раздражённо ответил староста.
Тут Локка попытался что-то сказать. Глаза пучил, губами шевелил, а их горла только кашель, да хрип вырывались.
Староста протянул Рогнеде стакан с брагой:
– Напои.
Но Локка сам взял у дочери из рук подношение и медленно выпил до дна. А заговорить так и не смог.
– Вот те на… – протянул староста. – Теперича два немых. Как переводить то будешь на суде, что там твоя дитятя скажет?
Локка только устало свесил голову, чуть не роняя данный ему стакан. Рогнеда бросилась к отцу и обхватила руками его лицо.
– Я переведу.
Северянка вздрогнула и обернулась к Ивару.
Он смотрел на неё насмешливо и как-то горько.
– Что глядишь так? Знаю я ваши жесты, знаю.
«Откуда?» – медленно показала Рогнеда.
– Наблюдал, – пожал плечами Ивар. – За тобой, за отцом. Слушал внимательно, смотрел пристально. Не всё, конечно, знаю, но коли медленно показывать будешь, да словами простыми, я переведу.
«Долго смотрел?» – взмахнула руками северянка, не успев остановить саму себя.
Ивар внимательно следил за каждым её жестом, и ответил быстро, словно у него слова тоже вырвались против воли.
– Слишком долго.
– Ну вот и порешили, – объявил староста. – Ночь тут переждёте, поутру суд, а там, коль всё по совести будет, займёте избу старицы.
Локку положили на печи, а Рогнеде постелили прямо на полу. Ивар заупрямился, предложил своё место в комнате отдать, но его мать упёрла руки в бока и рявкнула, как на нашкодившего котёнка:
– Ишь, чё удумал, девку незамужнюю на мужскую кровать положить! Не бывать такому, покуда я в доме хозяйничаю!
Ивару пришлось уступить.
Изба так и не погрузилась в тишину. Скрипели кровати за занавеской детской, храпел староста в хозяйской комнате, скреблись за стеной потревоженные чужаками собаки.
Рогнеда не привыкла к такому количеству звуков – в их с отцом доме
А ещё в избе было жарко. Северянка давно скинула шкуру, которой ей дали укрыться, а сорочку вместо плотного суконного платья в чужом доме нельзя было надеть. Даже по полу, вопреки словам Ивара, не полз сквозняк, никак не двигался душный воздух.
В очередной раз, тяжело вздохнув, Рогнеда не выдержала и тихонько встала. Ей бы только глотнуть воздуха… Одна нога там, другая – здесь.
Северянка поднялась на цыпочки, взглянула на отца. Тот крепко спал, и даже лихорадочный румянец спал с щёк.
Рогнеда бесшумно шагнула к двери и выскользнула из избы.
Ей в лицо ударил прохладный осенний воздух, в котором уже витали запахи грядущей зимы. Рогнеда вздохнула полной грудью и осмотрела соседние избы.
Все окна были тёмными, деревня спала. Отсюда нельзя было разглядеть сгоревший дом, да и не хотелось северянке лишний раз глядеть на плоды лютой человеческой ненависти.
Лес тоже был скрыт за покатыми крышами домов. Смотреть на своих людей старосте было важнее, чем наблюдать поутру чащу.
– Не спится? – голос Ивара разбил ночную тишину.
Рогнеда, не оборачиваясь, покачала головой. Ветер задул с новой силой, пробираясь под её тонкое платье, и северянка обхватила себя руками.
Через мгновение ей на плечи опустился тяжёлый овечий тулуп.
Рогнеда обернулась и одними губами произнесла: «Спасибо».
Тулуп пах потом, кислой брагой и немного кровью. Видать, его надевали на охоту.
Северянка не удержалась, и сморщила свой тонкий, чересчур прямой нос.
Ивар, глядя на это, тихо рассмеялся.
– Ну, извини, девица, не платье княжеское.
«Спасибо», – повторила Рогнеда, на этот раз жестом.
Она отвернулась от сына старосты и снова посмотрела на дома. Чуть поодаль виднелся колодец и пустая земля около него.
Завтра там будет суд.
– Боишься? – спросил Ивар, проследив за взглядом северянки.
«Не за себя», – показала она. А, помолчав, добавила: – «Но и за себя тоже».
– Я не дам ничему дурному случиться, – по-мальчишески заявил Ивар, и настал черёд Рогнеды беззвучно смеяться.
«Не обещай того, в чём не уверен», – махнула она рукой.
– Я уверен.
Рогнеда посмотрела в яркие зелёные глаза сына старосты.
«Отчего я прочь его тогда отослала?» – думала северянка, видя, что Ивар встаёт совсем близко к ней. – «Отойти или позволить?»
Самайн, суд, пожар – всё было важным, всё было страшным. Только вот сердечко девичье билось совсем другими вопросами: «Кто ты? Где ты? Ты ли? Тот ли?»