Песнь Самайна
Шрифт:
У северянки ныло плечо, и затекли руки, но она упрямо шла до двери избы. И только заперев ее, изнутри позволила себе выдохнуть.
Рогнеда бережно уложила лиса на стол, запалила свечи и чуть подрагивающими руками стала перебирать склянки со снадобьями.
Ей уже доводилось лечить зверьё – с этого и начиналось обучение у старицы. Но отчего-то, именно сейчас Рогнеде стало особо боязно. Вдруг, что не так сделает, а лис охромеет.
Не дав страху себя остановить, северянка быстро нашла три нужные склянки и чистое
При свете свечей, она кропотливо промывала и залечивала раны на лапе лиса. Наконец, наложив повязку, она с тяжёлым вздохом прижалась вспотевшим лбом к прохладному дереву стола.
Лис засопел, и Рогнеда с ленцой повернулась к нему.
На северянку смотрели два больших оранжевых глаза, точь в точь под цвет шерсти.
«Что смотришь? Я из-за тебя беду на себя накликала», – беззлобно думала Рогнеда.
Лис чуть повёл носом и обнажил белые клыки, словно отвечая ей: «Могла и поаккуратнее нести, а то растрясла всего!»
Придумывая, что лис мог бы ей сказать, Рогнеда по-детски улыбнулась.
Но тут же лоб её пересекла тревожная морщинка.
Северянка нехотя поднялась и отошла от стола. Она быстро налила в миску припасённой в избе чистой воды, достала пару кусков вяленого мяса и сложила всё это перед лисом.
«Я вернусь. Поешь, подожди меня тут», – жестами показала Рогнеда, зная, что животное её не поймёт.
Но молча уйти казалось как-то… Невежливо.
Не успела Рогнеда взяться за засов, как снаружи послышался яростный стук.
Лис на столе дёрнулся и, задев перевязанную лапу, заскулил.
Северянка бросила на него беспомощный взгляд.
– Отворяй! Я знаю, что ты там! – из-за двери послышался знакомый мужской голос.
«Не отец», – подумала Рогнеда, нехотя отодвигая тяжелый засов.
Едва она отступила, как дверь с грохотом распахнулась, ударяясь о стену. Склянки на полках и травы сушеные на стенах затряслись.
На пороге стоял сын старосты.
Он возмужал за прошедшие годы. Спала детская пухлость, когда-то пухлые щёки обтянули широкие скулы и покрылись загаром от долгой работы на солнце. Сын старосты был одним из немногих мужчин в деревне, кто ростом превосходил Рогнеду – это северянка заметила ещё, когда он приходил свататься.
Сейчас этот молодец глядел сверху вниз на северянку, и его зелёные, весенние глаза пылали неприкрытой враждебностью.
– Ты что учудила? – рявкнул он.
Северянка лишь развела руками, понимая, что жесты сын старосты поймёт ещё меньше, чем до того лис.
– Что руками разводишь? – продолжал он, хватая девицу за плечо. – Там твой отец места себе не находит, в лес рвался, мы еле остановили! Чуть Песнь не прервала, куриная ты дурь!
«Картавить перестал», – как-то отстранённо подумала Рогнеда, пока сын старосты вытаскивал её на улицу.
В избу заглянуть он не удосужился, лишь со злостью захлопнул за спиной северянки
Недолгая дорога до кузни прошла в молчании.
Сын старосты крепко сжимал плечо Рогнеды, не давая ей отступить ни на шаг. Люди, только возвращающиеся из круга костров, смотрели на них самыми разными взглядами.
Больше всего было ненависти.
Оглядевшись по сторонам, Рогнеда невольно поёжилась. Ей казалось, что каждая встречная баба была готова броситься и расцарапать ей лицо, а мужики так и вовсе не гнушались сплёвывать себе под ноги, едва завидев белые волосы чужачки.
«Они бы плевали прямо в меня, не иди я с сыном старосты», – пронеслась в голове северянки страшная мысль.
Она никогда не видела такой злобы. Рогнеда жила в деревне, сколько уже? Пятнадцать лет? Шестнадцать? Здесь был её дом, другого, далёкого и холодного она не помнила.
Но ловя сейчас взгляды знакомых с детства людей, северянка отчётливо понимала, кто она.
Чужачка.
Отныне и навсегда.
Сын старосты довёл Рогнеду до дома, передал в руки отцу и отрывисто кивнул на слова благодарности Локки.
Прежде чем уйти, он взглянул на девицу, и лицо его на миг смягчилось.
– Не выходи из избы пока, – тихо произнёс он. – Я поговорю с отцом, решим, как дальше быть. Но в деревню до той поры не суйся.
Рогнеда быстро задвигала руками.
– Говорит, что если судить её будут, то лучше сразу, – надломленным голосом перевёл Локка, с болью глядя на дочь.
– Да какой судить! – чуть не зарычал сын старосты, – Нам бы всё так устроить, чтоб об этой ночи забыли все напрочь!
Локка внимательно посмотрел на молодца, сжимающего руки в кулаки и не отводящего встревоженного взгляда от Рогнеды.
– Тебе то что до судьбы нашей, Ивар? – тихо спросил Локка, впервые называя мальчишку, которого помнил ещё орущим младенцем, по имени. – Она ж тебе отказала, когда свататься приходил. В лицо рассмеялась. Неужто простил?
Ивар не ответил. Развернулся, вышел из избы и тихо прикрыл за собой дверь.
Рогнеда повернулась к отцу, готовая к любому наказанию, и с удивлением увидела, как Локка усмехается.
– Ну, дочка, ну, наворотила, – протянул он, садясь на лавку.
«Отец, я нашла в лесу капкан, в него попал…» – начала было Рогнеда взмахивать руками, но Локка жестом её остановил.
– Да пусть ты хоть самих праотцов там, в лесу нашла, – проворчал кузнец и снова улыбнулся. – Вот я тебе жениха нашёл, и что? Ты ж на него всё равно не посмотришь дважды.
«Кого?!» – широко распахнув глаза, Рогнеда вопросительно сложила пальцы.
– Жениха, жениха. Вон как ради тебя забегал. Не то, что против отца, против всей деревни готов пойти!
«Отец!»
– Что отец? Будь я отцом хорошим, выпорол бы тебя за ночную выходку. Но разве ж рука подымется? Сам ведь отпустил.