Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность
Шрифт:
– Нет. Шу, - все ещё не до конца веря в то, что её слезы не плод его собственного воспаленного воображения, Хилл обнял её, притягивая к себе, собирая губами соленые дорожки с её щек.
– Нет, вовсе не этого.
Зарываясь пальцами в мягкие черные волосы, лаская хрупкие плечи, он чувствовал, как она сама ластится к нему, обвивает руками. Снова вернулась обжигающая боль, но теперь он радовался ей. Радовался тому, что что-то в нем может болеть. Тому, что снова может дышать и плакать. Он прижимал тихо всхлипывающую принцессу к себе, и её горячие слезы чертили огненные дорожки по его обнаженной коже.
–
– Жизнь моя, прости, прости, прости меня, Шу... я не думал, что нужен тебе, не хотел причинить тебе боль... я люблю тебя, ты ведь знаешь, правда? Шу?..
– Хилл?
– она подняла голову, вопросительно заглядывая ему в глаза.
– Можно мне поцеловать тебя?
– его прерывистое дыхание жарким перышком щекотало её губы, она чувствовала под рукой частое биение его пульса, видела слезы на его ресницах и свое отражение в глубине его зрачков. Шу закрыла глаза и прикоснулась сомкнутыми губами к его рту. Они целовались бережно и нежно, словно в самый первый раз, и не замечали бегущих соленых капель, и, словно опасаясь потерять возможность дышать, долго не могли оторваться друг от друга... наконец, Шу с тихим стоном уткнулась ему в шею, продолжая гладить его спину и прислушиваясь к синхронному ритму их сердец.
– Ты не уйдешь больше? Хилл?
– она не смела посмотреть на него, не смела надеяться. Замерев и не дыша, Шу ждала ответа. Как приговора.
– Нет. Конечно же, нет, - горячечные касания его губ вспыхивали ожогами, она не могла пошелохнуться, наслаждаясь болезненным трепетом заново рождающихся из пепла эмоций, погружаясь в поток сверкающих и искрящихся чувственных энергий, голубыми и золотыми сполохами оплетающих их слившиеся в объятиях тела. С ней происходило что-то неизведанное, что-то такое, о существовании чего она раньше и не догадывалась, по сравнению с чем все её магические опыты меркли... и всё это из-за него? Лавина света, звуков, запахов, цветов, и ощущений, которым не подобрать названий в обычном языке - ощущения магических потоков, способных снести, переплавить и воздвигнуть заново целый мир - переполняли Шу, и как за единственную опору в водовороте изменяющейся вселенной она цеплялась за столп божественного золотого света, за своего возлюбленного, за Хилла.
– О, боги, - выдохнула Шу. Вокруг бушевал вихрь волшебной энергии, заключая их в ослепительно грохочущую, горячую, мягкую и шелковистую розово-золотую сферу. И это всё было её! И центром и источником этой немыслимой роскоши, этого упоительного блаженства, этой пьянящей мощи был он.
– Хилл, Хилл!
– тихонько позвала она. Невероятно прекрасные синие глаза заворожено уставились на неё.
– Да, милая?
– его лицо горело.
– Ты останешься со мной?
– Если ты этого хочешь.
– А ты? Как хочешь ты?
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, любовь моя. Со мной или без меня, не важно. И моя жизнь принадлежит тебе. Не потому, что ты купила меня. А потому, что я тебя люблю, - он светло улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, - и я навсегда останусь с тобой, умру я сейчас или потом. Вот, взгляни, Шу, - он взял её руки в свои, - видишь, в твоих ладонях моё сердце. Оно бьется, пока оно нужно тебе.
– Это подарок?
– Да. Подарок, -
– Хилл, милый, если ты правда любишь меня...
– Я правда люблю тебя...
– Почему ты ушел, не сказав мне ничего? Что за такой важный долг?
– А ты думаешь, я всегда был рабом? Разве я не должен тому, кто меня продал?
– Кто тебя продал... да, конечно...
– Шу, любовь моя, я не мог тебе сказать.
– Но ты же снял ошейник...
– Я думал, что у меня совсем нет времени. Мне нужно было успеть, пока...
– Нет, не говори. Пожалуйста!
– Ладно. Это уже не так важно, - гораздо важнее было то, что он может держать её в своих руках, и разговаривать с ней, и целовать её. Все то, что, как ему казалось недавно, безвозвратно потеряно. И все опасения и сомнения не имели больше никакого значения.
– Почему ты не боишься меня?
– оторваться от его ласковых горячих губ было невероятно сложно, но ей хотелось понять его, хотелось говорить с ним, слышать его голос.
– А что, нужно?
– Обычно, стоит мне обратить на мужчину внимание, у него случаются судороги или медвежья болезнь.
– Да ну? Что-то я ничего подобного не заметил.
– Ты исключение. Самый первый раз, когда я увидела тебя, ты так посмотрел на меня... словно звал. Словно хотел, чтоб я подошла к тебе.
– Ты коснулась меня. Так ласково. И ты была так прекрасна... Я столько слышал о тебе...
– Всяких ужасов...
– Я даже видел тебя однажды, года три назад.
– Никто ещё не называл меня прекрасной. Жуткой холерой сколько угодно. Упырем, людоедкой, троллем в юбке...
– Они слепые. Ты похожа на грозу. Синяя, лиловая, голубая, клубишься и переливаешься, и маленькие такие молнии пробегают. Если ты сердишься, то фиолетовые, если спокойна - голубые, почти белые, а иногда, - Хилл мечтательно и чувственно улыбнулся, - нежно-розовые и золотистые.
Он нежно провел ладонью по её волосам, словно пытаясь поймать одну из этих молний.
– Надо же... Ты всех так видишь?
– Нет. Только тебя. И других магов. У обычных людей бывает иногда отблеск, чуть-чуть.
– А ты сам какой?
– Не знаю...
– Хочешь, скажу?
– Конечно.
– Ты золотой. Как солнце. И тёплый-тёплый...
– Шу, ты поцелуешь меня, наконец?
– Да, любимый, - она обняла его и коснулась губами его губ.
– Хилл?
– Шу потянула его за собой к кушетке.
– Дай сюда твои руки.
Он протянул ей окольцованные кровоточащими ссадинами запястья. Шу коснулась ранок губами и шепнула:
– Прости, Хилл.
– Любимая, ты не заболела? Или у меня что-то со слухом?
– Хилл недоверчиво и удивленно усмехнулся.
– Прости. Пожалуйста. Хилл.
– Шу повторила, удерживая его запястья у своих губ и серьёзно глядя ему в глаза. Снова поцеловала ладони.
– Я поступила с тобой дурно. Прости, что заставила тебя молчать. Что купила тебя. Что надела на тебя ошейник. Что унижала и била тебя. Что звала тебя Тигрёнком...