Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность
Шрифт:
– Я не достоин тебя, - как никогда остро он понимал, насколько велика пропасть между ним, только и умеющим, что убивать и притворяться, и принцессой, вся жизнь которой - интриги, политика и постоянная опасность. Он для возлюбленной будет просто обузой. Не имеющий за душой ничего, не умеющий не только сберечь любимую, но и защититься сам. Кто он против Придворного Мага? Щенок, не больше. И что, теперь всю жизнь прятаться за юбкой Шу? Жить за её счет? Снова Тигренком...
Хилл знал, что все его мысли для Шу сейчас, как на ладони, но не мог остановиться. Его жгли унижение и стыд, и картины будущего рисовались в самых мрачных красках. Зачем ей, старшей сестре короля, никчемный альфонс? Пока он был невольником,
– Перестань, Хилл!
– хлесткая пощечина вырвала его из глубин самоуничижения.
– Довольно!
Он рефлекторно схватился за горящую щеку и встретил гневный сиреневый взгляд.
– Что с тобой? Струсил?
Он вздрогнул.
– Я не просил ничего этого, - он махнул рукой, обозначая дворец и окружающую роскошь.
– Знаешь, меня вполне устраивала моя жизнь. Там, на помойке, очень даже уютно и спокойно, Ваше Высочество. И никто не пытается сделать из меня не то, что я есть, - Хилл не на шутку разозлился. Услышать обвинение в трусости, да ещё и справедливое... да ещё и признаться себе в этом? К такому он точно не был готов.
– Меня, между прочим, тоже, - сердитые лиловые молнии обожгли его руки, заставив отшатнуться от неё.
– Думаешь, я всю жизнь мечтала о том, чтобы полюбить наемного убийцу? Думаешь, я шутила, что у меня уже коллекция ушей? Твои были бы седьмыми, дорогой. За последние четыре года.
Она стояла напротив, по другую сторону круга. Обиженная, разгневанная и прекрасная. И её слова хлестали больнее плетки, задевая самые глубоко запрятанные детские мечты и страхи. Чудесная волшебная сказка рушилась - здесь и сейчас, и он не знал, как остановить это.
– Да, я убийца! Никакой не принц, не виконт и даже не дворянин! И не хочу быть принцем! Не хочу быть придворным шутом и альфонсом! Не хочу, чтобы все решалось за меня!
– Так какого демона ты все ещё здесь? Иди, - от Шу дыхнуло холодным ветром.
– Ты сам захотел остаться, я тебя не держала! Как ты смеешь обвинять меня? Я приняла тебя таким, какой ты есть - убийцей и мальчишкой с улицы. Я предложила тебе все, что у меня было. Тебе мало? Что ещё ты от меня хочешь? Чтобы я пошла с тобой на твою помойку?
– Нет уж, спасибо. Многовато милостей, Ваше Высочество, не приучены мы, простые, к дворцовой жизни. Дикие, невоспитанные. Куда уж нам! Да и вам на нашей помойке неуютно будет, не для принцесс местечко.
– Ах, конечно! С проститутками оно как-то привычнее! Спокойнее, да? Сам по себе, и гори все синим пламенем? Трусливая тварь! Актеришка балаганный!
– Какой есть, Ваше Высочество. Куда нам до вас, великих и ужасных! Так, мелочь, крыска серая. Только позорить вас своей жалкой шкуркой.
– Крыска?!
– она горько рассмеялась.
– Вот как... соскучился по безопасной норке...
Замерев на месте, Хилл глядел на Шу, окутанную клубящимся туманом. Его прекрасная, ласковая возлюбленная превратилась в разъяренную фурию с полубезумным взглядом.
– Ну? Что же ты не уходишь?
– голос ломался, словно она еле сдерживала слезы.
– Я не держу тебя. Ты свободен, Тигренок. Больше не надо дрожать за свою шкурку и изображать пламенную страсть. Иди, живи так, как тебе нравится. Рональд тебя не достанет, а про меня можешь забыть.
Хилл не мог пошевелиться, не мог вздохнуть. Ему казалось, что воздух превратился в воду и душит его, а внутри поселилась стая голодных грызунов и выедает его живьем. Сейчас он бы согласился и на Хиссову бездну, лишь бы вернуться на полчаса назад и никогда не говорить всех этих гнусностей. Боль в её глазах, тонкие руки, обхватившие плечи словно в попытке согреться, тщательно скрываемая дрожь в голосе - и горькое отчаяние, плещущееся вокруг, так высоко, что невозможно жить. Океан отчаяния давил его, пригибал к земле, ломал и крошил кости, стискивал то, что осталось от сердца, рвал в кровавые клочья душу. Хилл чувствовал себя самой мерзкой пакостью, хуже крысы в канализации. Предателем. Из страха и глупого предубеждения он предал самое дорогое, самое прекрасное, что только могло быть в его жизни. И теперь он точно недостоин - даже дышать.
Одинокая прозрачная слезинка, скатившаяся по закаменевшему лицу, сломала его мертвую неподвижность. Он смог, наконец, вздохнуть - со всхлипом почти утонувшего, но в самый последний момент вынырнувшего на поверхность. Хилл бросился к ней, привлек к себе, судорожно обнимая напряженное тонкое тело, зарываясь лицом в черные пряди. Шу дрожала, холодная и хрупкая, словно в ней не осталось ни капельки тепла, ни капельки жизни.
Не осмеливаясь нарушить молчание, звенящее между ними натянутой струной, Хилл гладил её плечи, согревал остатками собственного тепла. Страх, пронизывающий насквозь страх владел им. Страх вот сейчас, вот сию секунду потерять её окончательно. Потерять даже возможность надежды... остаться одному с половинкой души, с острым обломком в груди вместо сердца. Почему, зачем он вообще задумался о будущем? Разве мало настоящего? Разве можно рисковать хоть одним драгоценным мгновением? Их и так слишком мало... и слишком много тех, кто постарается отнять их, растоптать и испачкать.
Возлюбленная в его руках вздохнула и пошевелилась, прошептав тихонько:
– Хилл?
Снова волна страха накрыла его, вышибая дыхание.
– Ты ведь не прогонишь меня, Шу?
– шептал он, зажмурившись и не выпуская её из объятий.
– Прости, любовь моя. Прости, я правда трусливая тварь. Я так боюсь потерять тебя. Боюсь разочаровать.
С усилием разжав его сведенные судорогой руки, Шу обняла Хилла за шею, почти повиснув и прижавшись ещё теснее. Хилл подхватил её на руки, как маленького ребенка, и опустился на пол, усаживая девушку к себе на колени. Сглотнув горький комок слез, он укачивал и баюкал её, стараясь как можно дольше продлить миг тишины и надежды.
– Не прогоняй меня, пожалуйста, - Хилл выдохнул прямо в её приоткрывшиеся губы, едва ему показалось, что она сейчас заговорит. И она улыбнулась в ответ.
– Конечно, я не тот благородный рыцарь, о котором ты мечтала, а всего лишь безмозглый сумасшедший тролль. Но я научусь, Шу, обязательно научусь...
– Прости, Хилл, - она с тревогой смотрела ему в глаза.
– Я... я не хочу снова... потерять тебя. Мне страшно... прости.
Шу замолчала и уткнулась ему в плечо, пряча глаза.