Песня полной луны
Шрифт:
Размахнувшись, Гаррет швырнул в стенку стеклянную пепельницу и осел на пол, вцепился ногтями в лицо.
Майлз, Майлз, Майлз.
Они были вместе с детства. Семья Фостеров переехала в Солт-Лейк-Сити из Мэна, когда отец Майлза пошел на повышение и возглавил ютский филиал компании, где работал. Они оказались в одном детском саду, потом — в одной школе, потому что жили рядом, потому что такие, как они, должны были держаться вместе, и компания из четверых друзей сложилась сама собой.
Гаррет
Злые слёзы текли по его лицу.
Они здорово поцапались тогда после вечеринки. Разбитая губа саднила ещё долго, и не только из-за удара.
Каждый раз, вспоминая, как он целовался с Майлзом, Гаррет сходил с ума.
Отец бы его прикончил. Может, пусть и прикончит теперь, плевать уже. Майлза нет.
— Блять! — Гаррет уткнулся лбом в колени. — Блять, блять!
Какого Дьявола, Боже?! Какого Дьявола Фостера понесло на улицу, какого Дьявола он напоролся то ли на бродячую собаку, то ли на стаю?!
Они не разговаривали последнее время. Отношения дали нехилую трещину после того поцелуя. Гаррет злился — на Майлза, на себя, на весь гребаный мир, который сделал его <i>таким</i>. На отца, чей голос постоянно звучал у него в ушах; страх перед которым затмевал всё остальное.
На отца, чьими словами он говорил в ту ночь.
«Ты хотел знать секрет. Теперь ты знаешь»
«…если хоть кто-то ещё узнает об этом, не видать тебе тепленького местечка в университете Юты и кресла сенатора от штата»
Гаррет завыл.
Он, блять, ненавидел себя за эти слова сейчас.
Когда-то, лет так в четырнадцать, они почти проникли во двор дома одной из самых красивых старшеклассниц. Майлз был влюблен в неё, как идиот, и уговорил Гаррета забраться на дерево, растущее рядом с её окном. Было темно. Как два придурка, они устроились на дереве, но крупно обломались — занавески спальни Мелоди были задвинуты.
Ствол дерева, внизу широкий и крепкий, на уровне второго этажа дома раздваивался, и как раз там, ныкаясь среди ветвей, Гаррет и Майлз безуспешно ждали, что в окне у Мелоди можно будет увидеть хоть что-то. И если Майлз таращился только на плотно сдвинутые занавески, то Гаррет таращился на него, отчаянно пытаясь справиться с волной жара, устремившейся в пах.
Майлз был его другом, он был слишком близко, и, глядя на его приоткрывшийся рот, на затуманенные влюбленностью тёмные глаза, Гаррет чувствовал, как в животе сворачивается тугая, горячая спираль.
Это было охренеть как неправильно.
Всё было неправильно: и острое желание вжать Майлза в это сраное дерево и целовать; и член, которому стало тесно в джинсах; и сбившееся дыхание. Он же не пидор какой-нибудь!..
Гаррет
— Не говори только, что не трахнул бы Мелоди сам, — Майлз догнал его почти сразу же, шутливо толкнул плечом. — Хоть усрись, не поверю.
«Я бы трахнул тебя», — безотчётно подумал тогда Гаррет.
И возненавидел себя за это.
И Майлза.
И весь гребаный мир.
А теперь Майлза нет, а боль, раздирающая его чертово сердце, — вот она. Есть. Ухмыляется, скаля окровавленные зубы. Совсем как та девчонка в его снах, та индейская сучка, похожая на Майлза; единственная, кого Гаррет хотел так же сильно.
Если бы не она, ничего этого бы не было. Если бы она не отказала, не попыталась сбежать… не сдохла, заставив их скинуть в озеро её труп. Если бы не она, Майлз бы не отдалился. Майлз был бы рядом.
Пошатываясь, Гаррет поднялся. Вытащил из шкафа початую бутылку виски, тайно увезенную из дома.
— За тебя, придурок, — прохрипел он, свинчивая крышку. Сделал глоток. В горле саднило от рыданий и нахлынувших воспоминаний.
«Я бы вытащил тебя с того света, если бы мог»
Он пил, и пил, и пил, пока не перестал соображать что-либо вообще, а гнилостный запах стоячей озерной воды щекотал ему ноздри. Уже отрубаясь прямо на полу собственной спальни, Гаррет ухмыльнулся, завидев распухшие, гниющие ступни — девчонка стояла рядом. Уже не во снах, а наяву.
— Давай, убей меня…
Она не сделала к нему ни шага.
Потом Гаррет отключился.
Полиция предполагала, что на Майлза напала стая бродячих собак, но и версию с убийством не отметала, и они ясно дали понять, что вскрытие всё покажет.
Всю ночь Дилан не мог уснуть. Сказывался и выпитый алкоголь, и действие шаманской травки, которую подсунул им тот парень, и оглушающая новость.
Майлз погиб. Они дружили с детства, и, наверное, Дилан должен был испытывать горечь. Боль. Неверие. Но, заглядывая в свою душу, он чувствовал там лишь звенящую пустоту.
Впрочем, не в первый раз. Дилан давно перестал удивляться, что большинство чувств и эмоций, которые захватывали других людей, до него доносились лишь отголосками. Кроме, быть может, вожделения — но это чистая физиология, он же не идиот и всё понимал. Секс он воспринимал как процесс, приносящий физическое удовольствие, хоть и сильное.
Из-за смерти Майлза в первые минуты Дилан испытал разве что досаду. Жизнь изменится в ближайшее время, а позволить себе принимать такие изменения он не мог.