Песня синих морей (Роман-легенда)

Кудиевский Константин Игнатьевич

Старпом открыл одну из дверей, пропустил вперед Тополькова.

— Располагайтесь пока здесь, — предложил он. — А уж, когда уедет штурман, займете каюту свою, штатную. — И как бы мимоходом поинтересовался: — Завтракали?

— Спасибо, в поезде.

— Ну, тогда устраивайтесь. А я побегу на мостик: время сниматься со швартовов. — Капитан-лейтенант еще раз окинул взглядом каюту Тополькова и улыбнулся. — В общем, осваивайтесь. Вы ведь теперь — на родном корабле. Дома.

Он ушел. Сергей слышал, как застучали его каблуки по ступенькам трапа где-то в конце коридора…

Каюта была маленькая, почти крошечная: в несколько шагов. Сплошной —

от подволока до самой палубы — занавес отделял койку с платяным шкафчиком в ногах и умывальник от остальной, как бы рабочей, ее части. Здесь стояли кресло и небольшой письменный столик, наглухо вделанный в переборку. Над столиком — лампа, судовой телефонный аппарат, полка для книг. Одна сторона каюты — с иллюминатором поднималась от палубы косо, наклонно: это был борт корабля, который здесь, внутри, повторял изгибы корпуса миноносца. В каюте, казалось, негде было повернуться. И все же этой тесноты, знал Сергей, хватало, чтобы вместить в себя множество будней моряка — с тревогами и раздумьями, с прошлым и будущим, с надеждами и мечтами бессонных ночей…

Колокола громкого боя взорвали корабельную тишину. И тотчас же палубы загремели под ногами матросов. Где-то поблизости взвыли электромоторы, перекрывая все звуки, наполнили коридор за дверью высоким, ровным жужжанием. Потом корабль как-то гулко вздрогнул, словно очнулся от спячки, и Топольков догадался: заработали турбины. Сердце уловило плавное начало движения: видимо, «Зоревой» отходил от причала.

Иллюминатор в каюте был задраен по-походному. Но в Сергее вдруг ожило столько порывистых чувств, что он не выдержал: метнулся к борту и, в нарушение всех корабельных правил, быстро отвинтил «барашек», приоткрыл тяжелую броневую плитку. В глаза ему ударил солнечный блеск залива. Медленно разворачивались береговые постройки, скатываясь куда-то за корму. От борта эсминца откалывались легкие волны и убегали к берегу, отодвигая его все дальше и дальше: в холодные тени сопок.

Прижавшись лицом к стеклу, Сергей пытался увидеть что-нибудь впереди. Вот оно — сбылось! То, к чему стремился долгие годы, о чем совсем недавно, два дня назад, рассказывал в Москве Зое Каюровой и о чем с ожиданием думал еще только вчера: первое плавание! Что ждет его там, впереди? Моряцкая зрелость? Штормы? Еще не раскрытые тайны? Безмолвие синих границ или дымы чужеземных эскадр? Что ж, в любом случае он выполнит долг. Ибо в нем, в этом долге, и заключается призвание офицера. А призвание человека — есть в то же время и счастье его.

Эсминец качнуло на повороте, и только тогда Сергей спохватился, что нарушил корабельные правила. Но прежде, чем снова задраить иллюминатор, он негромко и немного смущенно вымолвил фразу, которую мысленно произносил до этого тысячи раз:

— Ну, здравствуй, родное море!

Глава 10. РОДНОЕ МОРЕ

Едва эсминец набрал ход, как в каюте резко и требовательно зазвонил телефон. Сергей, разбиравший вещи, удивленно обернулся: кому бы это? Потом подумал, что, быть может, ему самому: ведь его корабельная служба уже началась. Нерешительно снял трубку.

— Лейтенант Топольков слушает.

— Здравствуйте, говорит командир корабля, — раздался в наушнике низкий голос. — Устраиваетесь?

Вмиг позабыв о раскрытом чемодане, Сергей поспешил заверить:

— Уже устроился, товарищ командир.

— Вот как? Тогда поднимайтесь на мостик, будем знакомиться. — Командир немного помедлил и уже тише добавил: —

Шинель наденьте, в море сегодня прохладно.

Его последние слова прозвучали так неожиданно, что Сергей растерялся. Не зная, что положено в таких случаях отвечать, торопливо и смущенно отчеканил:

— Есть!

Корабль шел меж угрюмых берегов залива. Они отвесно возникали прямо из водных глубин — молчаливо-насупленные под нечесаной шерстью кустарника. На фоне гранита — враждебного, хмурого — бросались в глаза своей белизной створные знаки. Их отражения лежали на воде, словно прочерченные кем-то пеленги.

Поднимаясь по трапам, Сергей осматривался вокруг. И уже новым, штурманским зрением, развитым за годы учебы, примечал изгибы залива, контуры сопок, навигационные знаки. Матросы, уступая дорогу, пытливо поглядывали на него. «Каков ты, товарищ лейтенант? — казалось, спрашивали они: — Рассудительный или вспыльчивый? Нерешительный или смелый? Радостью будут вахты с тобою или тоской?» «Наверное, есть среди них и рулевые, и штурманские электрики, — невольно подумал Сергей. — Мои подчиненные».

На мостике он сразу же распознал среди офицеров командира. Тот стоял, прислонившись к обвесу, успевая одновременно следить и за фарватером, и за вахтенным офицером, и за полубаком, где крепили по-походному якоря. К его высокой фигуре, к худощавому, немного грубоватому от ветра лицу удивительно шел темно-синий китель с золотыми нашивками капитана третьего ранга на рукавах. Многолетний загар, который за давностью времен превратился в обычную смуглость, видимо, знал солнце не только этих блеклых широт. Карие глаза командира смотрели внимательно пристально, с задумчивой мягкой глубинкой, казалось, чуточку даже устало для его возраста. На вид ему было не больше тридцати пяти. Редкая седина на висках не старила его лица, а лишь придавала ему черточки скрытого мужества и едва уловимой грусти немало пережившего человека… Сочетание воли и твердости с тончайшими, порою далее сентиментальными движениями души — вообще присуще множеству моряков. Быть может, именно оно, угаданное Топольковым, вдруг властно и потянуло лейтенанта к этому человеку. Негромко, боясь нарушить священную тишину мостика, он представился капитану третьего ранга.

— Знакомство на мостике, говорят, — к долгой моряцкой дружбе, — улыбнулся командир. Поинтересовался, доволен ли Сергей назначением, спросил, где тот учился и стажировался. — Черноморец, значит, — тепло взглянул на лейтенанта, и Сергею почему-то додумалось, что эта теплота относится скорей не к нему, Тополькову, а, видимо, к каким-то воспоминаниям командира. Словно подтверждая его догадку, капитан третьего ранга добавил: — Выходит, мы с вами — земляки.

Его то и дело отрывали различными докладами, и командир, в конце концов, рассмеялся.

— Сейчас нам вряд ли удастся поговорить… Что ж, начинайте осваивать новое для вас море. Берега, фарватеры, вешки — ведь скоро придется плавать самостоятельно. Постарайтесь поближе узнать и корабль: на ходу изучение корабля всегда интереснее, чем у пирса.

Это было уже первое приказание, хотя и высказанное в форме совета. И потому Сергей снова ответил коротким и четким: «Есть!» А командир, наклонившись, окликнул кого-то внизу:

— Алексей Николаевич!

На мостике появился старший лейтенант с зажатым меж пальцев карандашом. Одного беглого взгляда на этот карандаш было достаточно, чтобы Сергей безошибочно определил, кто перед ним: оттачивать карандаши так остро умеют только штурманы.