Песня ветра. Ветер перемен
Шрифт:
– Рада! – хрипловато позвал ее голос Улыбашки, и она обернулась через плечо, прищурившись и глядя в сторону кормы. Там в своем фартуке стояла гномиха. Махнув ей рукой, она прикрикнула: - Лиара очнулась! Она зовет тебя, иди!
Сердце сжалось, и пальцы, в которых Рада держала трубку, ощутимо задрожали. Это будет пострашнее, чем драка с Тваугебиром. Потому что я не знаю, что делать: выигрывать или проигрывать. Выругав себя и прогнав все мысли прочь, Рада выбила трубку о планширь, засунула ее за пазуху и решительно зашагала в сторону трапа на нижнюю палубу.
========== Глава 48. Новое ==========
На нижней палубе
А в гамаке недалеко от трапа на верхнюю палубу, сбоку, чтобы ее не побеспокоили пробегающие мимо матросы, но при этом было достаточно свежего воздуха, лежала Лиара. Глаза ее были открыты, и она улыбалась Раде. Встречать ее взгляд после долгих дней, когда искорка пребывало глубоко в своих грезах, было так странно, так интенсивно и при этом так желанно, что Рада буквально вздрогнула всем телом, сбилась с шага, но направилась в ее сторону.
Боги, какая же ты красивая!..
Лиара лежала в своем гамаке, откинув голову на полотняную основу. Ее кучеряшки рассыпались вокруг головы, словно перепутанные листочки ярко-зеленого вьюнка, и двумя большими полуночными цветами горели глаза. Сейчас они были даже темнее обычного, почти черные, густые, как патока, и Раде показалось, что она видит в них крохотные серебристые вспышки, как будто звездочки, подмигивающие сквозь пелену туч, то появляясь, то вновь исчезая.
Ноги моментально стали каменными, а сердце заколотилось в груди, как бешеное, посылая по телу волны слабости и жара. И что-то обезумевшее билось и билось в ее груди, словно мотылек в стекло фонаря, билось наружу, прямо к Лиаре. А та смотрела и улыбалась в ответ, так мягко, так тихо, как розоватое свечение вечерней зари, затухающей над самым краешком неба.
– Как ты? – горло неожиданно охрипло, и Рада кашлянула, чтобы вернуть себе обычный голос. – Ты так долго спала, что мы уже начали переживать.
Она встала возле самого гамака, почти вплотную, и пальцы легли на край ткани, будто могли таким образом украсть хоть крохотную частичку ее тепла. Гамаки были подвешены высоковато, специально на мужской рост и так, чтобы в случае необходимости быстро выбраться из трюма, под ними, пригнувшись, можно было пробежать. Так что теперь лицо Лиары было на уровне груди Рады, и ее глаза смотрели снизу вверх, такие доверчивые, такие открытые, мягкие, словно теплая летняя ночь. Боги, я сейчас просто с ума сойду!
– Хорошо, - тихонько ответила она, едва заметно кивая. Голос у нее был слабым, но глаза лучились счастьем, и на миг Рада задрожала, представив, какая теплая у нее сейчас со сна кожа, и как волосы ее пахнут чем-то сладковато терпким. – Как ты? Как твои раны?
– Видишь? Их уже нет, - Рада улыбнулась самой беззаботной из своих улыбок и пожала плечами, изо всех сил пытаясь удержать рвущееся к горлу сердце, колотящееся уже буквально во всем теле и мешающее говорить. – Я не совсем понимаю, что случилось там, на палубе, но Великая Мать пришла ко мне и залечила все мои раны.
– Это так хорошо, - глаза Лиары осветились такой нежностью, что Раде
Ее ладонь медленно-медленно приподнялась над тканью гамака и поползла навстречу рукам Рады. Позабыв обо всем на свете, движимая лишь плавящей все ее существо нежностью в груди, Рада аккуратно заключила ее ладошку в ковш своих ладоней, удерживая, будто едва родившегося птенчика, нагнулась и принялась покрывать ее невесомыми поцелуями, лишь едва касаясь губами.
Что же ты делаешь?! Что ты делаешь?! – истерически кричал какой-то голосок за самой гранью сознания, но на этот раз Рада не стала его слушать и просто отпихнула прочь, как назойливое насекомое. Ладошка Лиары была совсем маленькой и тонкой, она почти что ничего и не весила, особенно теперь, после стольких дней, проведенных искоркой в грезах. Косточки у нее были тонкие-тонкие, будто хрупкие веточки, и сквозь бледную теплую кожу проглядывала голубоватая сеточка вен. Рада прижалась губами к этим венам, закрывая глаза и без слов молясь, прося за нее, прося для нее всего того золотого, светлого, покойного, что хранилось в щедрых руках Великой Матери. Я бы никогда не узнала об этом без тебя. Я бы никогда не поверила, что так можно, что такое бывает на этой пыльной, изможденной, усталой земле. Я бы все так же спала еще тысячи лет, брела бы в темноте, не понимая ничего, не замечая ничего и тоскуя, бесконечно тоскуя по тебе каждый миг. И вот теперь ты здесь, и эта радость, эта невероятная любовь, этот свет – все это пульсирует и бьется под твоей кожей. И пусть так будет вечно, пусть этот свет никогда не меркнет, моя девочка! Я всегда буду рядом, чтобы сберечь его, сохранить, защитить от всего!..
– Рада? – голос прозвучал совсем тихо, едва слышно, и Рада вздрогнула всем телом вновь, когда вторая рука искорки мягко зарылась в ее волосы.
Ей так хотелось сказать это все вслух, но глотку словно пережали чужие руки, и слова не шли. И смотреть на Лиару Рада тоже не могла, лишь прикрыв глаза и чувствуя, как ее пальцы перебирают волосы на макушке, легко и так тепло касаются кожи.
Великая Мать, что же мне делать сейчас? Что делать?
– Рада, - вновь тихонько позвала искорка, и на этот раз в ее голосе было чуть больше силы.
Впервые в жизни дрожа всем телом от страха и неуверенности, будто осиновый лист на ветру, Рада очень медленно подняла голову. Лиара была совсем рядом, почти что в ее руках, тянись вперед, да обнимай, и все же Рада не могла этого сделать. Не потому, что не хотела, а просто не могла. Искорка была такая хрупкая сейчас, такая слабая, такая маленькая, словно все силы выпили из нее, и ничегошеньки не осталось. И Раде подумалось, что своими грубыми ручищами она сейчас может только навредить ей, но никак не помочь.
Глаза искорки пронзительно и зовуще смотрели ей в лицо. Она вглядывалась в глаза Рады, чуть щурясь, словно чего-то ждала, словно чего-то хотела. А Рада застыла, глядя в ответ и ничего не соображая.
Что будет, если я сейчас поцелую ее? Что будет?
Время застыло одной тягучей янтарной каплей меда, и в нем они смотрели друг другу в глаза, так тихо, так трепетно, так открыто. И что-то происходило между ними, что-то странное золотыми волнами сплетало их воедино, накатывало откуда-то из самой глубины существа, неся на пушистом гребне золотой покой. И в мире стало так тихо, как не было никогда.