Песня ветра. За Семью Преградами
Шрифт:
– Что это? – негромко спросила она, кивком головы указывая на четки в руках Редлога.
– Это просто память, - неловко пожал плечами тот.
– Память?
– Воспоминание о том, что было со мной когда-то, - уклончиво ответил тот. Пальцы его двигались будто сами по себе, механически передвигая и передвигая бусины, не замирая ни на миг. – Единственный подарок, который я когда-либо получал.
– Это очень красивая вещь, - Лиара чувствовала покой, заполняющий ее с головы до ног, будто резервуар, до самого края залитый силой. Сейчас Редлог совершенно не боялся ее. Он неуловимо преобразился, и лицо его было отрешенным и нечеловеческим, постоянно меняющимся в неверных отблесках огня. Ей не хотелось подгонять его: если захочется, сам все
– Красивая, - подтвердил мародер. Несколько мгновений он молчал, потом вновь заговорил, будто и не для Лиары вовсе. – За холодным лесом, укрытым шубой снега, под горами, чьи пики проткнули небо, на глубине столь темной, что не помнит о солнце, спит Время, укутавшись в панцирь из стали.
Лиара не сразу поняла, что это первая строчка из «Песни о Талуге», Драконе Времени, который, по легендам, укрылся где-то на Северном Материке и спал, держа в когтях Цепь Эпох. Говорили, что как только последнее звено выскользнет из его лап, и глаза Дракона Времени откроются, миру придет Конец. Лиара никогда не понимала, что это значит, но сейчас в груди родилось странное чувство тянущего ожидания, смешанное с тоскливой песней морозных стуж.
– Ты видел Талугу? – сорвался с губ вопрос. Редлог медленно кивнул, лицо его не выражало ничего.
– Я видел Талугу, - подтвердил он.
– Какой он? – Лиара смотрела на него, пытаясь чувствовать его, а не слышать, чувствовать всем своим существом. Ей казалось, что так общаться с ним гораздо правильнее. По крайней мере, когда по ночам он становился почти самим собой с лицом вечно меняющимся и глазами старее времени.
– Он всегда разный, - заговорил Редлог, и Лиара прикрыла глаза, вслушиваясь в его речь своим сердцем. – Золото растекается по его панцирю, бурлит под его кожей, золото струится из его открытого глаза. Он огромен, будто весь мир, и порой кажется, что он обхватывает его кольцом, сжав зубами кончик собственного конца, а иногда – что это не он, а Золотая Цепь в его лапах держит на себе мироздание. Он дышит, и от его дыхания рождаются ветра, несутся над миром к самому солнцу, и еще выше, дальше. И где-то там, у самых Солнечных Врат, он же ждет тебя с глазами из золота и ликом змеи, с кожей серой, будто пергамент, в комнате с семью окнами возле эфирного зеркала миров.
– Он же? – тихо переспросила Лиара, которую заполняли образы, наслаиваясь друг на друга, меняясь, сливаясь. – Как он может быть сразу же в двух местах?
– А как ты можешь быть сразу же в двух местах, Дочь Звезд? Как могу быть я? – до нее донесся тихий теплый смех Редлога. – У всех у нас тысячи тел и только одна память, что связывает их золотой нитью насквозь в одно. Разница лишь в том, помнишь ли ты или нет.
Лиара не понимала, о чем он говорит, в ее голове не было ни единой мысли, которая бы откликнулась на слова Редлога. Но своим сердцем она чувствовала что-то за его словами, что-то очень важное с тысячью смыслов и тысячью ответов, которые в итоге, стремительно возносясь вверх сквозь все слои мироздания, сливались в один единственный смысл и единственный ответ.
– Ты забыл, кто ты? – спросила она его.
– Я не помню всего, кем я был, - в тон ей отозвался Редлог. – Я помню лишь обрывки, рисунки, фрагменты… - Голос его стал еще глуше, он почти что вибрировал в черепе Лиары, пронзая ее насквозь странной интенсивной силой. – Я помню сады под небом, кроме которого ничего и нет. Цветущие вишни наполняют воздух благоуханием, усыпают землю водопадом из розовых лепестков. Я помню крохотные пруды с темной стоячей водой, на дне которых тонут звезды, а на поверхности цветут белые лотосы, раскидывая лепестки во все стороны. Я помню, как поют соловьи. И еще кто-то был, кто-то очень важный… - голос его надтреснуто сломался.
Лиара открыла глаза и взглянула на Редлога. Лицо его смялось болью, он тер пальцами лоб, словно мучительно пытался вспомнить и никак не мог. Наконец он печально усмехнулся и взглянул на нее своими темными глазами, в которых танцевали языки огня.
–
– Но ты хотя бы помнишь, зачем ты пришел сюда? – спросила его Лиара, всей собой ощущая скорбь Редлога. Что-то звенело сейчас в нем, плакало осенним дождем по окнам, стонало надломанным деревом под ураганным ветром.
– Даже вечность может когда-то надоесть, - вдруг усмехнулся он. – Что проку в свете, коли он всегда в твоей груди, коли он твоя прерогатива и награда? Что проку в нем, если ты бесконечно купаешься в его лучах и не знаешь ничего иного? Мне стало… любопытно. – Он помолчал, чему-то рассеяно улыбаясь и глядя в пламя, и твердо добавил: – И я не пожалел.
– Ты хотел бы вернуться обратно?
– Возможно, - он склонил голову на бок, рассматривая огонь. – Но, знаешь, Дочь Звезд, здесь гораздо… полнее. Там я был лишь сгущенной каплей света, здесь я – задыхающаяся, страдающая, черствая скорлупа, разбитая вдребезги и полная невыносимой тоски по свету. И когда его капли проливаются на меня, я ощущаю блаженство куда более сильное, чем когда я был им самим. Наверное, за этим и были рождены в мире Старые и Молодые расы – чтобы подставить ладони и насладиться этим дождем. Но ты знаешь это и не хуже меня.
– Да, - кивнула Лиара, глядя в пляшущие на смолистых сучьях языки огня. В их танце было столько завораживающей силы, столько красоты, столько мощи. Ей казалось сейчас, что пламя в ее груди было точно таким же, как и этот огонь, только во сто крат сильнее.
– Ну а ты, Дочь Звезд? – Редлог взглянул на нее, и лицо его вдруг стало по-детски открытым и любопытным. – Ты помнишь хоть что-нибудь?
– Ничего, - покачала головой Лиара. Она не знала, о чем конкретно он спрашивает, но от его вопроса ей было тепло. – Помню лишь свое детство и то, что было после него.
– Вот как, - протянул мародер, отворачиваясь. – Странно. Мне казалось, что вы с высокой женщиной начали вспоминать.
Некоторое время она молчала, гадая, что же Редлог имел в виду, а затем тихо спросила его:
– Кто такая Великая Мать?
– О! Мне казалось, ты должна помнить это гораздо лучше меня! – он рассмеялся. Нежность светилась в его лице. – Великая Мать – та, что дала нам жизнь, та, что наделила нас обликом, а вас – плотью, та, что пронизывает весь мир насквозь и хранит его в своих ладонях, та, по чьей воле вращаются звезды, рождаются и гаснут солнца, дуют ветра и дышит море. Великая Мать – капля вечности в каждом из нас. И только те, кто был рожден в мире, могут ощутить ее в своей плоти, для бестелесных же – она лишь Мать и вечный Закон. В этом и есть великая сила и мощь тех, кто слеплен из этого, - Редлог ущипнул свою руку. – Вы можете не только дышать ею, вы можете раскрыть ее в себе и выпустить ее на волю из плена, в который она швырнула себя саму. Наверное, для этого я и пришел сюда: чтобы всем собой ощутить это.
– Как освободить ее, Редлог? – Лиара почувствовала, что в горле пересохло. – Как выпустить ее? Что нужно сделать?
– Если бы я знал, Дочь Звезд, мне не понадобилось бы это, - грустно улыбнулся он, приподнимая четки. – Ищи. Ты найдешь ответ на этот вопрос, найду его и я. Грядет иное время. – Взгляд его затуманился, и по темным зрачкам поплыли золотые валы, словно перекаты облаков под светом солнца. – Марны уже передали волю, Нить уже сплетена. Тысячи Нитей сплетаются все туже и туже, тысячи дорог сходятся, подготавливая все для первого крика. Когда этот крик прозвучит, мир содрогнется. Потому что он принесет отчаяние, надежду и веру, потому что он разрушит все и создаст нечто новое, то, чего еще никогда не было. Я уже слышу, как тревожно склоняют гривастые головы кометы, как перешептываются звезды, как волнуется ветер, несущий в себе тысячи тысяч частичек солнца. Всё ждет и все ждут, Дочь Звезд. А значит, скоро все случится.