Пьесы. Статьи
Шрифт:
Р у т. Меня это не интересовало.
П о л и ц е й с к и й. Не интересовало? Гм, поговорим об этом после. В данную минуту нас больше всего занимает, до какого места вы его довезли. Будет, пожалуй, проще всего, если, не теряя времени, мы попросим вас в нашу машину и поедем с вами — искать то место. Надеюсь, сударыня, вы хорошо его запомнили?
Р у т. Если это необходимо, пожалуйста, я готова.
П о л и ц е й с к и й. Прекрасно. Поторопимся. До свидания, господа. (Пропускает вперед Рут, указывая на дверь.)
Р у т (перед
Берта резкими движениями толкает за ними свое кресло, беспомощно останавливается перед захлопнувшейся дверью. Зонненбрух идет к лестнице, опирается на перила. Лизель неподвижна, глаза ее закрыты.
В и л л и (быстро взбегает вверх по лестнице в свою комнату, через минуту возвращается, пряча в кобуру пистолет). Я еду с ними, мама. (Выбегает.)
Б е р т а (двигает кресло в разных направлениях, как бы в поисках чего-то, тихо зовет). Вальтер!
Зонненбрух подходит, останавливается перед ней, кладет руку ей на плечо.
Л и з е л ь (открывает глаза, смотрит на всех, словно не узнает, подносит руку ко лбу, говорит шепотом). Пойду лягу… я смертельно устала… (Медленно уходит в столовую.)
З о н н е н б р у х (после долгого молчания). Отправляйся и ты, Берта. Я зайду к тебе потом.
Б е р т а. Не оставляй меня в одиночестве, Вальтер.
З о н н е н б р у х. Извини, пожалуйста, мне необходимо побыть одному, совсем одному. Я пройдусь немного по саду.
Б е р т а. Ну хорошо, только недолго, ночи уже холодные. Я буду ждать тебя. (Выезжает в столовую.)
Зонненбрух подходит к камину, тушит лампу, идет к двери террасы, раздвигает портьеру, стоя на пороге, смотрит в ночь.
Спустя минуту слышен скрип двери наверху. Иоахим осторожно спускается по лестнице и направляется к двери террасы.
З о н н е н б р у х (услышал, оглядывается). Кто там?
И о а х и м. Это я, профессор, Иоахим.
З о н н е н б р у х. Вы? Здесь?
И о а х и м. Ваша дочь спрятала меня…
З о н н е н б р у х. Вы все время были здесь? И все слышали?
И о а х и м. Слышал. (Взволнованно.) У вас мужественная дочь, профессор!
З о н н е н б р у х. Да, это поразительно! С начала и до конца поразительно и жестоко!
И о а х и м (многозначительно). Она говорила мне, что на ее месте вы поступили бы так же.
З о н н е н б р у х (смутившись). Да,
И о а х и м. Вы сами не убеждены в этом?
З о н н е н б р у х (не отвечает, идет к дверям столовой, закрывает их, потом двери террасы, останавливается перед Иоахимом). Что вы намерены теперь делать?
И о а х и м. Это до некоторой степени зависит от вас, профессор.
З о н н е н б р у х. От меня?
И о а х и м. Ваша дочь говорила мне, что вы не изменились с тех пор, как я был вашим учеником, а потом и младшим коллегой. На это именно я и рассчитывал, когда шел сюда…
З о н н е н б р у х (сурово). Зато вы, вы изменились, Иоахим! (Помолчав.) Я хочу спросить вас…
И о а х и м. Слушаю.
З о н н е н б р у х. Как вы думаете, можно ли жертвовать человеком для спасения другого человека?
Иоахим молчит.
Отвечайте же на мой вопрос. Повторяю: можно ли жертвовать человеком ради спасения другого человека?
И о а х и м. Можно, а иногда даже необходимо. Можно, если речь идет о большем, чем только жизнь человека.
З о н н е н б р у х (резко). И это говорите вы, Иоахим Петерс, который вместе со мной когда-то верил, что человек — наивысшая ценность! Что никто, — вы слышите? — никто не имеет права губить другого человека, жертвовать им, обрекать его на страдания!
И о а х и м (с болью). Профессор! Зачем вы говорите так со мной?
З о н н е н б р у х. Потому что сегодня вы присвоили себе право поступать, как о н и! Как все те! Вы губите девушку, чтобы спасти себя! Вы обрекли ее на мучения, чтобы спастись самому! Я не могу с этим примириться, Иоахим.
И о а х и м. Речь идет о нашей борьбе, а не обо мне, профессор! Разве вы забыли, кого видите перед собой? Я давно обрек себя на страдания, на смерть — более вероятную для меня, чем жизнь, — чтобы бороться! Чтобы спасать всех нас! Чтобы противодействовать злу! (С болью.) Но я начинаю понимать вас, профессор. Вы просто хотите сказать, что я сделал ошибку, придя сюда, к вам.
З о н н е н б р у х (хватает его за плечи, трясет). Да! Да! Именно это я хотел сказать вам! Зачем вы пришли сюда, Иоахим? Зачем вы это сделали? (Отворачивается от него, отходит к лестнице, тяжело опирается на перила.)
И о а х и м (после некоторого молчания). Знаете ли вы, профессор, что такое одиночество, страшное немецкое одиночество в гитлеровском государстве? Оно должно быть хорошо знакомо и вам, если вы действительно не изменились с тех пор, как мы вместе…
З о н н е н б р у х (не глядя на Иоахима). Мое одиночество? Это все, что у меня осталось! (Шепотом.) Я горжусь своим одиночеством. Это одиночество человека, который хочет, который должен вытерпеть, отстоять в себе то, что сегодня попрано, изгнано из нашей жизни!