Пьесы
Шрифт:
Пушкин: "…Никто не станет спорить, что дикий горец в своем воинственном костюме, вольный, как воля, сам себе и судия и господин, гораздо ярче какого-нибудь заседателя, и, несмотря на то, что он зарезал своего врага, притаясь в ущельи, или выжег целую деревню, однако же, он более поражает, сильнее возбуждает в нас участие, нежели наш судья в истертом фраке, запачканном табаком…".
Пауза. Пушкин отрывается от текста и озадачено смотрит на Гоголя. Судя по довольному виду, тому статья представляется очень удачной.
Гоголь (робко):
Пушкин хочет, что-то сказать, но не находит слов и возвращается к тексту статьи.
Пушкин: "…Чтобы быть доступну понимать их, нужно иметь слишком тонкое обоняние. Нужен вкус выше того, который может понимать только одни слишком резкие и крупные черты. Для этого нужно быть в некотором отношении сибаритом, который уже давно пресытился грубыми и тяжелыми яствами, который ест птичку не более наперстка и услаждается таким блюдом, которого вкус кажется совсем неопределенным, странным, без всякой приятности привыкшему глотать изделия крепостного повара…".
Пушкин отрывается от текста и почти с ужасом смотрит на Гоголя. Тот продолжает сиять.
Гоголь: Там дальше еще лучше будет. Приношение, так сказать, на алтарь…
Пушкин вновь прячет глаза в гоголевский тест.
Пушкин: "…Это тот ясный мир, который так дышит чертами, знакомыми одним древним, в котором природа выражается так же живо, как в струе какой-нибудь серебряной реки, в котором быстро и ярко мелькают ослепительные плечи, или белые руки, или алебастровая шея, обсыпанная ночью темных кудрей, или прозрачные гроздия винограда, или мирты…"
Гоголь (перебивает): Я, было, начертал "лавры", но после сыскал растение, деликатность которого…
Пушкин, не обращая внимания на гоголевский лепет, дочитывает последний абзац статьи.
Пушкин: "…Увы! это неотразимая истина: что чем более поэт становится поэтом, чем более изображает он чувства, знакомые одним поэтам, тем заметней уменьшается круг обступившей его толпы и наконец так становится тесен, что он может перечесть по пальцам всех своих истинных ценителей".
Дочитав статью, Пушкин бросает журнал на письменный стол, тяжело опускается в кресло и в глубокой задумчивости треплет бакенбарды. Гоголь замер в ожидании пушкинского вердикта.
Пушкин (сдержано): Вы в статье своей меня, вроде как, похвалить намеревались… на правах, так сказать, "истинного ценителя"?
Гоголь (уточняет): Воскурить фимиам пред алтарём божества, поклонение коему…
Пушкин (перебивает): Любезный Николай Васильевич, как бы вам сказать… "Фимиам", как Вы изволили выразиться – это не вполне критика. Несколько иной жанр… Может быть вам стоит глубже изучить предмет? Скажем, перечитайте и приведите в систему все, что было написано до сей поры. (увлеченно)
Гоголь (хмуро): Хворый я. Здоровья слабого. Боюсь, закончить не успею, коли возьмусь…
Пушкин: (насмешливо): Тем более, нельзя мешкать. Завтра же приступайте!
В дверь решительно входит пушкинская жена в бальном наряде.
Наталья Николаевна: Изволь распорядиться начет платья. (осеклась) Ой, у тебя посетитель.
Пушкин (мягко): Не тревожься, душа моя. Мы уже заканчиваем. Вели мундир готовить.
Наталья Николаевна (сдержанно): Прошу тебя, поторопись. Государь, ты знаешь, неумолим…
Гоголь (выпаливает): Позвольте выразить всецелое восхищение Надежда Николаевна. Весьма рад знакомству.
Пушкинская жена бросает в сторону Гоголя холодный надменный взгляд, сухо кивает и удаляется, раздраженно шурша юбками.
Пушкин: Наталья.
Гоголь: Виноват.
Пушкин: Мою жену зовут Наталья Николаевна, а вы сказали "Надежда".
Гоголь бормочет что-то нечленораздельно-извинительное и смущенно умолкает. Пушкин – в глубокой задумчивости. Пауза.
Знаете, у Вас некоторые вещицы весьма смешны. Там где Иван Никифорович поссорился с этим… (щелкает пальцами) как его? Весьма оригинально. И вообще, когда вы берете на себя труд придирчивой отделки, заметно лучше становится. Плавность появляется, слог выправляется. Только герои у Вас – какие-то (подбирает слова) слепки гипсовые. Будто у них душу вынули и… Мертвые какие-то души. Вурдалачьи.
Пауза.
И дотошное выписывание мелких завитков не выручает. Фантасмагоричность иных сюжетов развлекает, да. Но пищи – ни уму, ни сердцу – не дает. Вроде, и смешно, и занимательно. А кончишь – тоска. "До чего ж, думаешь, грустна и безотрадна Россия у автора". А ведь она не такова…
Пауза.
Может Вам крупное что начать? Затвориться в келью. Перечитывать написанное и править нещадно, покуда не заблестит… А то, боюсь, заласкают вас скорые на суд хулители порядков наших. Им всякое зубоскальство по сердцу.
Смотрит на часы. Встает.
Ну-с. Не смею задерживать. Супружеский долг велит при дворе блистать.
Встает и идет к двери. Не дойдя, оборачивается.
(с усмешкой) Иной раз добром поминаю ту холеру. (мечтательно) На чудесную осень меня карантин обрёк! Все обязательства упразднились – ни помех, ни препон. Герои обступили меня. У каждого свой норов, свой гонор, своя манера. Только записывать успевай…