Петербургские арабески
Шрифт:
Кто был этот, неизвестный тогда в строительных кругах столицы Евреинов, которого генерал-адъютант рискнул рекомендовать своему государю для столь ответственного и срочного дела?
Архивные документы и отдельные страницы в мемуарной литературе позволяют нам восстановить память об этом незаурядном человеке.
В мае 1764 года Екатерина II «за особливое его нам и всей империи нашей при благополучном нашем на всероссийский императорский престол вступлении… оказанные знатные услуги» пожаловала секунд-майору Алексею Васильевичу Евреинову потомственное дворянство. Вскоре после этого A.B. Евреинов оставил службу и отбыл в Москву, где у него были дом и имение.
Можно предположить, что своим военизированным статусом институт был обязан военным склонностям августейшего основателя — Александра I. Но это не так. Инициатива введения здесь военной дисциплины исходила от организатора института — известного инженера A.A. Бетанкура. Август Августович писал императору: «Введение военного строя будет деятельно способствовать к утверждению в воспитанниках духа субординации и порядка, сделает применение или сравнение инженеров путей сообщения с военными более существенным и может поселить большее уважение ко всему корпусу».
При В.Д. Евреинове директором института был генерал-адъютант А.Д. Готман — первый воспитанник в первом выпуске института. Его заместителем по фронтовой части был генерал-майор В.Н. Лермонтов, с успехом выводивший роту института на ежегодные майские парады столичного гарнизона. Учебную часть возглавлял инженер-генерал-лейтенант Я.А. Севастьянов, преподававший начертательную геометрию. Еще были сильны традиции, заложенные первыми профессорами института, — великими учеными парижской Политехнической школы, приглашенными Александром I на русскую службу (Фабр, Базен, Дестрем, Потье, Ламе, Клапейрон и др.). Преподавание многих предметов велось на французском языке. Но уже были здесь и университетские профессора — знаменитые математики М.В. Остроградский, В.Я. Буняковский. Математические способности В.Д. Евреинова позволили ему стать первым в своем выпуске. Его оставили в институте «для продолжения наук». Вскоре молодой офицер-путеец и сам стал преподавать науки.
В.А. Панаев вспоминал об этом времени: «По геодезии был прекрасный профессор, инженер-капитан Евреинов, который за свое время образовал массу отличных практических геодезистов… Евреинов был страстный охотник до катания на парусах и имел собственный прекрасный катер о четырех парусах. Он выбрал к себе в партию тех воспитанников (во время летней практики. — A.A.), которые хорошо плавали, и я попал в его партию… Евреинов приучил меня управлять вообще парусным катером и отдавать сидящим у парусов вовремя нужную команду».
Но, наверно, не так много времени оставалось у Евреинова для спортивных занятий. Он был утвержден в должности профессора по курсу гражданской архитектуры и строительного искусства. Вместе с тем он получил разрешение «в свободное время от занятий по институту» читать эти курсы также в Горном институте и университете. Кроме того, он преподавал в Институте гражданских инженеров математику, а во 2-м кадетском корпусе и Артиллерийском училище назначен профессором прикладной механики. Был помощником редактора по изданию «Журнала путей сообщения».
Перелистывая пожелтевшие от времени страницы «формулярного списка о службе и достоинстве» В.Д. Евреинова, мы видим здесь многочисленные записки, свидетельствующие, что столь интенсивная деятельность в учебных заведениях столицы
В.Д. Евреинов.
Казалось, что на четвертом десятке лет жизни определилась карьера Евреинова — заслуженного профессора, ученого, воспитателя юношества. Но в 1845 году его назначают в специальный Комитет для составления строительного устава — документа, предупреждающего какую-либо самодеятельность в технологическом процессе строительства. Очевидно, все же в Вячеславе Дмитриевиче была сильна тяга к инженерной практической деятельности, дающей возможность видеть свой труд материализованным в конкретных предметах. Раз ступив на эту стезю, он ее уже не оставил до конца своих дней. После того как работа над уставом была закончена, он стал выполнять разнообразные поручения, относящиеся к инспектированию различных построек.
В 1856 году ему поручили «наблюдение за успехом работ по сооружению памятника Николаю I» — в помощь Монферрану, занятому на завершении постройки Исаакиевского собора и уже нездоровому. Весь 1857 год ушел на заготовку и доставку на место строительных материалов. С мая 1858 года, после кончины архитектора, Евреинов уже один руководит возведением монумента. В тот же год начались работы над поверхностью земли — под защитой особого деревянного строения («балагана»), которое можно было отапливать. Это казалось невероятным, но многосложную колоссальную постройку все же завершили к заданному сроку — 25 июня 1859 года, ко дню рождения царя, изваянного в бронзе.
В этот день в 7 утра пять пушечных выстрелов с Петропавловской крепости возвестили о предстоящем открытии памятника.
В 11 часов утра от Зимнего дворца двинулся торжественный кортеж во главе с императором на коне и императрицей в карете. У западного портала Исаакиевского собора Александра II встретил митрополит с духовенством. Через южные ворота храма крестный ход последовал к памятнику, вокруг которого выстроились полки гвардии. На специально сооруженном помосте был совершен молебен с коленопреклонением. Протодиакон возгласил вечное поминовение в бозе почившему государю. В это время войска по личной команде Александра II отдали честь. А с Петропавловской крепости и с кораблей на Неве гремела пушечная пальба. Звонили колокола храмов. Завершилась церемония торжественным маршем войск. Рота дворцовых гренадер встала на караул к памятнику.
Вечером суда на Неве были иллюминированы, народ осматривал монумент.
Конная бронзовая фигура самодержца всероссийского (в два раза больше натуральной величины) напоминала зрителям то время, когда Николай I на смотрах и парадах объезжал войска, пуская коня в сдержанный, «собранный» галоп. Так это бывало в дни Благовещения на площади у Манежа во время ежегодных полковых праздников любимого им Конногвардейского полка. В скульптурной группе Клодт продолжил начатую Фальконе — по другую сторону собора — тему коня и всадника и выразил ее в трактовке, созвучной его времени. Его «дисциплинированный» конь повинуется каждому движению всадника, верит ему, а не стремится в неизведанное будущее, повисая над бездной.