Петербургские романтические новеллы

Ив Людмила

Она встала, чтобы принести мне бандероль. Моя принцесса с грустной улыбкой встала, чтобы принести мне то, зачем я сюда пришёл. Она встала… Дальше всё произошло для меня как в тумане.

Она удалялась, тяжело ставя перед собой правую ногу, а левую неуклюже подволакивала. Некрасиво хромая, она тем не менее передвигалась быстро, очевидно, привыкнув к недугу ещё с детства. Слышно было, как отличается шаг, сделанный правой ногой, как будто ставят штамп за штампом на ценной бандероли.

С ужасом смотрел я ей вслед. Волшебный мир поплыл, геометрические фигуры рассыпались по полу, раня острыми осколками плечи, подрезая запястья, жаля колени. Я был удивлён, скажу больше – потрясён хромотой моего идеального создания и не мог вынести столь

резкого контраста. Мне вдруг стало стыдно, что я был восхищён инвалидкой. Да, впечатление от красоты девушки было равным по своей силе с впечатлением от её увечья. Это я начал ощущать, стоя на крыльце почты, я ушёл, сбежал – что кривить душой, но почтовую принцессу не мог забыть ни в тот день, ни через год, никогда.

Февраль 2017

Надпись в Тучковом переулке

На широком подоконнике распахнутого окна стояла женщина. Резиновые жёлтые перчатки на её руках искрились, розовая тряпка скользила по стеклу, и оно блестело от яркого света так, что были заметны самые маленькие грязные пятнышки. Её волосы, немного рыжеватые, у корней тёмные, тонкие, слегка завитые, собранные в хвостик, отливали на солнце медью. Она знала, что сейчас выглядит совсем как смешная тридцатидвухлетняя неудачница с веснушками, пустыми мечтами и неустроенной личной жизнью. Женщина щурилась, кружила по стеклу тряпкой, растирая брызги чистящего средства, и иногда поглядывала вниз, всё пытаясь прочесть надпись то ли краской, то ли мелом, неровно растянутую на асфальте тротуара.

– Длинно, – подумала она наконец, прочитав. Тряпка, зажатая в перчатке, замедлила свой круговорот по стеклу. Это было последнее окно в просторной пятикомнатной квартире с высокими потолками, шкафами с книгами вдоль коридора, изразцовой печью, паркетными полами, вторым выходом на дворовую лестницу. Женщина присела на подоконник и на минуту задумалась, подставив лицо под лучи майского солнца.

Вот пишут люди под окнами других людей признания, пишут на пожарных вышках, на причалах, на заводских трубах, на крышах домов, лезут очертя голову на недоступные башни. Пройдут дожди, раскиснет снег по весне, слова о любви затрут подошвами, ветер изведёт порывами с песком и пылью, закидают окурками, фантиками, дворник замучается соскребать, собачки не замедлят пометить, новый асфальт закатают. Блажь, и только.

Помнится, накануне выпуска кто-то, не иначе как влюблённый, перед школьной калиткой на асфальте зелёной строительной краской написал «Ты – мой свет» и что-то ещё, что-то в духе «любовь-морковь» – уже и сложно вспомнить. Тогда, на последнем звонке, она выдала шутку, что, мол, зелёная надпись у школьных ворот вовсе не про любовь, бойко выкрикнув со сцены: «Учиться, друзья, учиться и обязательно продолжать учиться после школы, как завещал великий Ленин и автор зелёнки. Ибо сейчас ты – свет, а завтра – не дай бог тьма!» В зале гоготали.

Она была очень активная и дерзкая. Юбку носила выше колен, контуры губ подводила коричневым карандашом, глаза – густо чёрным, волосы скручивала высоко в хвост, курила за школой, так что к директору вызывали, и не раз. Слушала с одноклассниками на чердаке песни группы «Кино» с кассетного магнитофона. Часто плёнку жевало, складывало в гармошку, приходилось вставлять карандаш в отверстие колёсика кассеты и прокручивать, сматывая тонкую коричневую ленту обратно в кассету. Когда Цой летом 1990-го погиб в автокатастрофе, ревела навзрыд у его могилы на Богословском кладбище [3] .

3

Цой Виктор Робертович (1962–1990) – основатель и лидер рок-группы «Кино», рок-музыкант, автор песен, актёр. Погиб 15 августа 1990 года в автокатастрофе. Похоронен на Богословском кладбище Санкт-Петербурга.

После

окончания школы она никуда не поступила, устроилась официанткой в бар, пела во дворах в компании местной шпаны, курила, бегала по дискотекам и ждала перемен. На дискотеке встретила парня старше её на пять лет, влюбилась, но не прошло и года – его убили на одной из бандитских стрелок. Она осталась с ребёнком на руках и долгами. Через три года появился второй ребёнок от женатого мужчины, который предпочёл «забыть о прошлом, чтобы не потерять настоящее». Видимо, любовница на третьем месяце беременности оказалась «прошлым», «настоящим» – трёхкомнатная квартира в Озерках и дачный участок где-то под Приозёрском. Учиться было некогда и лень. Так что она так и осталась с аттестатом об окончании средней школы. Потом работала в магазине, на складе, в метро жетоны выдавала и вот не так давно переключилась на подённую работу в клининговую компанию.

«Слова на асфальте – блажь, и только, – с грустью думала женщина. – Как и все мои романы вместе взятые, от первой до последней точки надуманные, бутафорские лживые чувства, бесконечно искусственные, быстро рвущиеся, как капроновые колготки со стразиками».

Отважно и нежно она, наверное, любила только своего бандита, но сейчас не могла бы с точностью это утверждать. Тогда ей нравились выходы в рестораны, клубы, гонки на чёрном джипе, чемоданы со шмотками, кожаные сумки, дублёнка, джинсы Montana, леопардовые лосины и кожаная куртка-косуха с молниями и заклёпками – вещи, которые она давно продала вместе с брюликами.

Вдруг лёгкий ветерок пробежал по рукам: кто-то вошёл в квартиру. Видимо, вернулась хозяйка. Но на пороге возник мужчина. Такие элегантные мужчины ей никогда не попадались, потому она застыла, не зная, как представить себя. Хотя этого и не требовалось от мойщицы окон.

– Ой, здрасте.

Мужчина бросил на неё острый взгляд и, ничего не ответив, через гостиную быстро прошёл в кабинет.

«Даже не поздоровался. Хозяин, видимо», – спокойно, без тени сожаления подумала женщина.

Некоторое время он разговаривал в кабинете по телефону. Мойщица закрыла окно и, протерев начисто подоконник, расставила горшочки с цветущими фиалками. Она тоже у себя на окне устроила сад-огород, посадив какие-то семена очень красивых растений. Но пышные букеты на упаковке на деле превратились в слабые, вытянутые и ни на что не похожие стебельки, которые спустя время подкосились и сгнили. Может, залила рассаду, может, окна в её квартире северные, может, ещё что. Она отщипнула лист от фиалки, у которой были кучерявые, как белый пудель, цветки, торопливо завернула лист в мокрую тряпочку и кинула в пакет.

И вовремя. Дверь кабинета неожиданно открылась.

– Вы же Светлана?

Мужчина вышел на середину гостиной. Теперь его можно было рассмотреть получше, а не только одежду. Он был примерно одного возраста со Светой, немного сутуловат, глаза светлые, серые, взгляд прямой и ясный, мерцающий. Такой взгляд бывает у тех, кто долго живёт у моря, потому создаётся ощущение, будто вода отражается в глазах, а ветер стирает налёт усталости от будничной городской жизни. Кажется, что взгляд промыт морской водой. И ею же отзеркален.

– Как давно вы здесь? Хотите чай или кофе?

Света растерялась, но быстро сообразила, что это её так вежливо спроваживают, и засобиралась, укладывая в сумку нехитрый помывочный скарб.

– Я уже всё помыла. Спасибо.

В коридоре она поскорее натянула куртку и сунула ноги в потрёпанные балетки. Всё это время мужчина пристально смотрел на неё, скрестив руки, прислонившись к высокому с резными створками книжному шкафу. Неудобно как-то получилось: она только-только окна домыла, кто ж знал, что тут вернётся он, а не его жена – та миловидная фигуристая блондинка с лёгким греческим загаром на щеках. В конце концов, по времени уложилась, окна чистые, блестят на солнце от свежести, но отчего-то её не покидало ощущение вины, от которого хотелось поскорее сбежать.