Петербургские женщины XVIII века

Первушина Елена

Екатерина отвечает: «Наши девицы играют одинаково и трагедии, и комедии; в прошедшем году они представляли „Заиру“ (трагедию Вольтера. — Е. П.), а на последней масленице сыграли „Земиру“, трагедию на русском языке, лучшее произведение господина Сумарокова, о котором вы, конечно, слыхали… К тому же, надо сознаться, что наши девицы прелестны, в этом согласны все, кто их видит. Я уверена, что они получили бы и ваше одобрение… Вот как происходит распределение ролей для театральных пьес: девицам объявляют, что будет играться такая-то пьеса; их спрашивают, кто желает играть такую-то роль; часто случается, что все в одной комнате живущие учат одну и ту же роль, а потом для представления выбирается та из девиц, которая лучше других ее исполняет. Играющие роли мужчин в комедиях наряжаются в особливого покроя длинные кафтаны, по модам той страны (где происходит действие). В трагедиях нам легко можно облекать наших героев в одежды, сообразные и представляемым лицам и их возрасту. Но роли стариков самые трудные и наименее удающиеся: большой парик и палка в руке не могут прибавить числа лет, и потому сии роли до сих пор игрались неудачно».

Репертуар смолянок включал в себя пьесы самого Вольтера, комические оперы Эджио Дуни «Нинетт при дворе» и Перголези «Служанка-госпожа», трагедии Сумарокова. Разумеется, эти представления чрезвычайно нравились как

зрителям, так и участницам. Благодарный Сумароков, посвятил двум «примам» институтского театра такие стихи:

Письмо к девицам г. Нелидовой и г. Барщовой:

Девицы, коим мать — российская Паллада, Растущи во стенах сего преславна града, Где Петр Развеял грубости, как некий бурный ветр, Где та, когда она на троне возблистала, Покровом муз и вас и славой росской стала, Науке с разумом соделала союз, О вы, питомицы возлюбленные муз, Парнасским пением доволя нежны слухи И восхищая в нас умы, сердца и духи, Примите от меня, Вещающа хвалу вам, девы, не маня, Наполненного к вам почтением отличным, Кто не был никогда на свете двуязычным, Письмо сие! Во истине перо омочено мое. Никто ничем того, конечно, не докажет. Привычка вас в игре толико вознесла, Наука никогда привычкой не росла. И кто то скажет: Удобно подражать без смысла естеству? А смыслом мы одним подобны божеству. И чем его в нас боле, Тем больше можем мы не покоряться воле, Без воспитанья в нас Творящей всякий час Негодный беспорядок. И часто человек без воспитанья гадок. А вы И все товарищи во воспитаньи ваши, Живущи на брегах Невы, Заслуживаете к себе почтенья наши. Явите и другим Своим сестрам драгим, Нелидова, Барщова, Письмо без лестна слова! Свидетельствуйте им: кому приятна честь, Не станет никому стихи тот ложью плесть, Бесчестен автор той, кто чтит и сеет лесть. Свидетельствуйте то сестрам своим любезным! И прилепившимся к геройским драмам слезным, Играющим в трагедии моей, Хотя мне видети того не удалося, Со Иппокреною их действие лилося, Как Рубановская в пристойной страсти ей, Со Алексеевой входила во раздоры, И жалостные взоры Во горести своей, Ко смерти став готовой, В минуты лютого часа С Молчановой и Львовой Метала в небеса. Арсеньева, цветя, век старый избирает, Служанку с живостью Алымова играет, Под видом Левшиной Заира умирает. Скажите им, С почтением моим, И дщерям Талии, и дщерям Мельпомены, Что если б из земных восстал от гроба недр И расточенные свои он собрал члены, Восхитился б, то зря в России, мудрый Петр, Воздел бы на небо свои тогда он руки, Во совершенстве зря хитрейший вкус науки, Возвысил бы герой со радостию глас: «В России Геликон, на севере Парнас». С какой бы радостью, подобну райску крину, Среди дворянских дочерей Не в образе царей, Но в виде матерей Он зрел Екатерину! Она садила сей полезный вертоград, Коликих вами ждет с Россиею сей град И счастья, и отрад! Предвозвещания о вас мне слышны громки, От вас науке ждем и вкусу мы наград И просвещенных чад. Предвижу, каковы нам следуют потомки. Блаженна часть твоя, начальница Лафон, Что ты орудие сих дев ко воспитанью И венценосице к отличному блистанью! Лафонше это вы скажите без препон. Скажите Бецкому: сии его заслуги Чтут россы все и все наук и вкуса други, И что, трудясь о сем, блажен на свете он. 1774 г.

* * *

Общество, особенно лица приближенные ко двору, приветствовали этих «новых девушек» изъявлениями восторга.

Так, Сумароков, верный поклонник смолянок, описывая первое появление смолянок перед публикой в Летнем саду, писал:

Не нимфы ли богинь пред нами здесь предстали? Иль сами ангелы со небеси сошли, Ко обитанию меж смертных на земли, Что взоры и сердца всех зрителей питали. Как солнечны лучи, так взоры их сияют; С красой небесною краса сих нимф равна; С незлобием сердец невинность их явно; Конечно, божество они в себе являют. Как сад присутствием их ныне украшался, Так будет краситься вся росская страна. Предбудущая в них нам польза уж видна: Не тщетно каждый, зря девиц сих, восхищался. Их воспитанием исправлены умы Всех добродетелей примеры нам представят, Сердца испорченны и нравы злых исправят. Сколь много должны в них

Екатерине мы! 1773 г.

Городская газета, публикуя репортаж об этом событии, специально отмечает то, с какой «благородной незастенчивостью» и «благопристойной смелостью» смолянки держали себя, каким «знающим и похвальным образом» они делали замечания о скульптурах, увиденных ими в Летнем саду, и как «со всеми и обо всем изъяснялися свободно, непринужденно и с особливой приятностью, и на все вопросы отвечали к удовольствию каждого любопытствующего узнать об их понятии и знаниях».

А вот описание достопамятного гуляния, составленное неугомонной «черномазой Левушкой»: «Если бы Ваше Величество могли скрытно видеть нас, Вы бы увидели, какой мы вызвали восторг. Уверяю Вас, казалось, будто ведут на прогулку пятьдесят обезьян — до того народ толпился за нами со всех сторон, и с боков, и сзади; одним словом, мне кажется, что весь Петербург был в саду… вот что значит принадлежать Вам: все на нас смотрят с удовольствием, а нам очень приятно видеть публику, так как она осыпала нас любезностями…».

У нас есть воспоминания ученицы первого выпуска Глафиры Ивановны Алымовой, в замужестве Ржевской, получившей по окончании Золотую медаль первой величины с золотым шифром, ставшую сразу после выхода из института фрейлиной Екатерины II. Она рисует Смольный времен Екатерины как в высшей степени демократичное заведение, дававшее отличное образование и воспитание.

«Сироты, бедные и богатые, имели одинаковое право пользоваться прекрасным воспитанием, основою которому служило совершенное равенство. Это была община сестер, подчиненных одним правилам. Единственным отличием служили достоинства и таланты. Скрывая всегда расстояние, отделяющее подданных от государыни, мать и покровительница заведения не могла лишь скрыть от воспитанниц великих качеств, ее отличавших. Дозволяя детям короткое обращение с собою, она никогда не роняла своего величия.

Первый выпуск, к которому я принадлежала, наиболее воспользовался всеми выгодами заведения.

Г. Д. Левицкий. Портрет воспитанницы Императорского воспитательного общества благородных девиц Глафиры Ивановны Алымовой. 1773 г.

Плоды хорошего воспитания проявляются во всяком положении: я это испытала как в счастии, так и в горе. Теперь же, в преклонных летах, я с признательностию вспоминаю об этой счастливой поре моей жизни. Прожив долго в свете и при Дворе, среди вражды и страстей людских, я вполне могу оценить прелесть этого мирного приюта. …Она (Екатерина. — Е. П. ) с намерением поместила его вне города, дабы удалить воспитанниц от сношения с светом до той поры, когда вполне развитый разум и твердо вкоренившиеся в сердце нравственные начала способны будут охранить их от дурных примеров… В свете ничего нет прочного; обычай берет верх над правилами. Видишь лишь обезьян и попугаев, а не встретишь самобытного характера, отличающего человека от других, как отличается он чертами лица; но, при всеобщем однообразии, резко выдаются характеры девушек, воспитанных в наших заведениях, из них каждая имеет свой личный характер. Так называемая оригинальность их, которую осмеивали многие, имела весьма хорошие стороны. Из них вышли прекрасные супруги. Им приходилось бороться против существовавших предубеждений насчет институтского воспитания, встречаемых даже в собственной семье, и против общего нерасположения. Во всех испытаниях они действовали прямо, энергично защищая свои права. Лишь немногие из них отступили от данного им хорошего направления…

Между нами царило согласие: общий приговор полагал конец малейшим ссорам. Обоюдное уважение мы ценили более милостей начальниц, никогда не прибегали к заступничеству старших, не жаловались друг на друга, не клеветали, не сплетничали, потому не было и раздоров между нами. В числе нас были некоторые, отличавшиеся такими качествами, что их слова служили законом для подруг. Вообще большею частию были девушки благонравные и очень мало дурных, и то считались они таковыми вследствие лени, непослушания или упрямства. О пороках же мы и понятия не имели».

В 1776 году состоялся выпуск из института девиц «старшего возраста». Императрица заказала художнику Д. Г. Левицкому портреты семи наиболее отличившихся воспитанниц, которые пользовались ее особым благоволением. Левицкий использовал увеселения, сопровождавшие выпуск в качестве «сюжетной основы» портретов «благородных девиц». Благодаря таланту художника мы можем увидеть, словно в волшебном зеркале, первых смолянок — образцовых «новых женщин, для новой России»: на фоне театральных декораций танцуют Нелидова и Борщова, в танцевальной позе изображена Левшина, сценку из спектакля разыгрывают Хованская и Хрущева, Глафира Алымова играет на арфе. Даже самые младшие смолянки — Давыдова и Ржевская — демонстрируют свои светские манеры. Такими они и остались в веках.

Г. Д. Левицкий. Портрет воспитанницы Императорского воспитательного общества благородных девиц Екатерины Николаевны Хрущевой и княжны Екатерины Николаевны Хованской. 1773 г.

В конце XVIII века в России начали появляться первые частные пансионы. Они, как правило, организовывались иностранками — француженками, бежавшими из родной страны от ужасов революции и террора, и немками, просто приезжавшими в Россию на заработки. Содержательницы пансионов и воспитательницы, работавшие в них, редко имели педагогическое образование и учили девочек лишь тому, что хорошо знали сами: рукоделию, танцам, музыке, иностранным языкам и хорошим манерам. Впрочем, дворянской семье без запросов такой набор казался вполне достаточным. Но всегда находились девушки, которые мечтали не только обметывать края у платков и щебетать по-французски.

Писательницы, поэтессы и переводчицы

Хотя ни одна из смолянок XVIII века не стала чем-то большим, чем светская дама или мать семейства, некоторые девушки, получившие более индивидуализированное домашнее воспитание, рискнули если не выйти из домашнего круга, то поведать о своих взглядах и переживаниях публике. Они стали писательницами и поэтессами.

Пример показывала сама императрица, написавшая несколько пьес для дворцового театра. Арсений Введенский в предисловии к изданию 1893 года пишет: «Лучшими из комедий Екатерины считаются „О время!“ и „Именины г-жи Ворчалкиной“. Первую из них, имевшую поистине замечательною предшественницей только комедию Фонвизина „Бригадир“, литературная критика признала началом русской общественной комедии и критики общественных нравов». Он также цитирует слова одного из литературных критиков прошлого, полагавшего, что «Екатерина проводит в комедиях свои гуманные идеи, объясняет и защищает свои реформы, осмеивает не одни старые грубые суеверия и пороки, а и новую грубость, и невежество, покрываемые лоском французской образованности, пристрастное увлечение всем иностранным с презрением ко всему отечественному».