Петербургский изгнанник. Книга первая
Шрифт:
— Не говорил бы об этом, не потерял бы дружбы…
— Надобно ещё больше помышлять и говорить о вольности.
— Ты хотел быть лампадою, которая светит всему миру.
— Я ратовал за свободу народа! — сказал с гордостью Радищев и спокойно продолжал: — Мы, батюшка, говорим на разных языках. Родство крови не означает родства взглядов и убеждений… Я предпочитаю умереть, нежели видеть погибшею вольность отечества. Сие — вечно, а мы в мире — временны.
— Вижу, убеждённый раскольник ты в
— Да, да, батюшка!
— Не спуста слово твоё молвилось, не спуста появилась твоя дерзновенная книга. Не пойму одно: откуда в твоих жилах бунтарская кровь появилась?
— От народа российского, — ответил Радищев.
Возвратился солдат, и разговор их оборвался.
— Не мне судить, — сказал вставая Николай Афанасьевич. — Дай тебе бог силы и здоровья перенести тяжкий жребий…
Отец, не успокоенный разговором с сыном, вышел из комнаты Радищева.
Перед отъездом с Александром Николаевичем пожелал поговорить Степан, выделенный ему в слуги отцом из крепостных дворовых ещё при женитьбе. Степан был отпущен Радищевым на свободу и жил последние годы вольно. Слуга явился к нему в поддёвке из домотканного сукна, с длинными, подстриженными в скобку волосами. Радищев спросил, чего он хочет.
— Александр Николаевич, — начал он, — на то ваша воля, а мне всё равно. Сделайте милость, решился ехать с вами в Сибирь…
— Степан, жертвы мне не нужны. Я дал тебе отпускную, ты свободен…
— Не могу без вас, — твёрже сказал Степан, — сердце изболится, зачахну тут от разных дум.
Радищев взглянул на него и прочёл на лице Степана решимость.
— Не смею обидеть твоих добрых желаний.
— Я не один, если будет на то ваша милость, с Настасьей вместе порешили.
— Сколько доброты в людских сердцах! — растроганно произнёс Александр Николаевич. — Поступайте, как бог велит.
Степан благодарно поклонился и ушёл. Начались сборы. Был приготовлен второй экипаж. В него уложили в узлах продукты и вещи слуг.
От Москвы Радищеву разрешили ехать гражданским экипажем в сопровождении двух солдат, следовавших за ним в особом дорожном возке. Он не представлял, что это действовала рука его заступника графа Воронцова, и благодарил судьбу, что она избавила его от позора продолжать путь в унизительном арестантском возке по родным местам, где всё было дорого его взгляду и сердцу.
Октябрьским утром Николай Афанасьевич благословил сына и Степана с Настасьей. Он распрощался с ними и стоял на крыльце без шапки до тех пор, пока экипажи не скрылись за поворотом. В тот же день старик Радищев уехал в своё имение, обеспокоенный нездоровьем жены, разбитой параличом с того часа, как она узнала об изгнании любимого сына императрицей.
И опять бежали
Кто знал, чем могла кончиться для Радищева ссылка? Душа попрежнему болела. Он не мог быть спокоен, хотя понимал: иного конца быть не могло. Но был уверен, что выдержит и это испытание. Самое страшное в его жизни осталось позади.
Радищев подсаживался ближе к окошечку и смотрел на встречные леса, потерявшие летний наряд, поля, с которых убраны хлеба, на обширные луга с одинокими стогами сена, на разодранные, клочковатые и низкие облака, смотрел до тех пор, пока не начинал чувствовать во всём теле усталость.
В Казани его встретила зима. Город походил издали на картину живописца. Кресты церквей, древний кремль с высокими башнями были живой историей. Казань он видел впервые. Сколько мук перенёс этот город за свою многовековую жизнь! Город, как терпеливый воин, сумел заживить все раны, нанесённые противником. Город-герой стоял на берегу старинной русской реки. Его следовало бы наградить золотыми орденами, увешать лентами почёта. Но вместо этого его славное имя носила, как прозвище, Екатерина II — Казанская помещица!
Мужественная Казань! В последний раз у стен города храбро сражались пугачёвцы. Падение Казани и разгром правительственных войск Пугачёвым ошеломили Екатерину II, ждавшую, что смутьяны двинутся теперь походом на Москву.
Царские гонцы приносили донесения генералов о разгроме повстанческой армии. А вслед им в Санкт-Петербург скакали курьеры от председателя секретной комиссии, сообщавшего Екатерине II о сильном унынии и ужасе, охватившем дворян и жителей Казани, спасавшихся бегством от приближавшегося к городу злодея Пугачёва с его грозной и неустрашимой армией.
Радищев, служивший в то время обер-аудитором у генерала Брюса, видел, какой переполох во дворце произвели успехи пугачёвского войска под Казанью. Для подавления смутьянов в трёх «огнём наполненных губерниях» оказалось мало правительственных войск, находившихся внутри страны. Для борьбы с «домашним врагом» Екатерине II пришлось ускорить заключение мира с Турцией, чтобы, высвободив регулярные войска и боевых генералов, бросить их против Пугачёва.
Здесь, у стен этого древнего русского города, мерялись силой регулярные войска и самодержавная власть с крестьянской армией, как ураган, пронёсшейся от оренбургских степей через Урал и Башкирию в обширное Поволжье. И мысли Радищева были о том, что перед грядущим могучим народным ураганом ничто не сможет устоять, если он сразу пронесётся над всей великой Россией.